Гиппиус Владимир Васильевич

ГИ́ППИУС Владимир (Вольдемар) Васильевич (лит. псевд. Вл. Бестужев, Вл. Н-ий, Вл. Нелединский) [15(27).7.1876 -  5.11.1941, Л-д]  поэт, прозаик, лит. критик, педагог.

Предки Гиппиусов вышли из далекого средневекового городка Плауе (Plave) и носили фамилию Гингст (Hingst). Но в 1515 они по тогдашнему обычаю поменяли ее на Гиппиус (Hippius). В нач. ХVII в. один из них – Джакобус Гиппиус – переселился в г. Аренбургс на о. Эзель. Считается, что от него происходят все прибалтийские Гиппиусы. «Я выходец из стран чужих – “от немцев”, писал в « Родословной » Г. Искал ли выгоды мой прадед – иль судьбой гонимый, в Русь пришел, но я не иноземец…». В их родовом гербе – Пегас: «Что значат крылья конские в гербе? / Или стихами он раздолье славил? / Не имя шумное вручил судьбе, – / Лишь герб с двумя волшебными конями… / Волшебник – чур, тебе ли я не равен / Моими – неуёмными – стихами?..» (« Завещенность мне чудилась во всем …»).

Глава семейства, В. И. Гиппиус (1853–1918), крупный чиновник Земского отдела, лит. труда не чурался, в молодости под псевд. В. Герси сотрудничал в ж., переводил Данте и Петрарку. Передался дар стихотворчества и легкость познания языков и сыновьям (как и пристрастие к псевдонимам). Владимир однажды записал все свои: В., Владимир Г…ъ, Вл. Басманов, Вл. Белкин, А. Сумароков, Вл. Бестужев, Вл. Нелединский. Посл. два он использовал чаще других.

Учился в Петерб. 6-й гимназии, потом на историко-филолог. фак-те СПб. ун-та.

Стихи стали рождаться в нем еще в юности. В рукописи, названной Г. « Дневник мук », он писал: «Стихи запели во мне… впервые весной 1888 года… В 1893 первая любовь Лёли Г…ой. От первой любви или влюбленности, от Лели Г-ой – и пошел мой модернизм, а вовсе не от Саши Добролюбова, как изобразил себе и я (под влиянием историков литературы…)». В 21 год он выпустил перв. сб. стихов и прозы ¾ « Песни » (СПб., 1897). В. Набоков, ученик Г. времен директорства в Тенишевском училище, считал его «автором замечательных стихов», казавшихся ему тогда гениальными. «Да и теперь по спине проходит трепет от некоторых запомнившихся строк в его удивительной поэме о сыне…», и называл «кузину Зинаиду» «значительно более знаменитой, но менее талантливой» (Набоков В. Другие берега // Дружба народов. 1988. № 6).

Помимо поэзии Г. влекло и просветительство. Окончив ун-т, он некот. время служил в департаменте духовных дел Министерства внутренних дел, а с 1902 стал преподавать курс русской лит-ры в Тенишевском училище, гимназиях Стоюниной, Геда и др. «Он - один из самых выдающихся петербургских преподавателей русской словесности, считал проф. С. А. Венгеров. Выдающийся успех Гиппиуса-педагога, помимо дара изложения, заключается именно в том, что, восторженно разъясняя художественные красоты творчества великих писателей наших, он, вместе с тем, с одушевлением зовет своих учеников к красоте нравственной, к общественности, к религиозному, в истинном смысле этого слова, пониманию назначения человека» (Русская лит-ра ХХ в. 1890–1910. М., 1914). А судя по тому, что ученики усердно конспектировали его лекции, в их изложении изданные «типо-литографией А. Меркова», один из экземпляров кот. хранится в биб-ке Пушкинского Дома, он не столько «восторженно разъяснял…», сколько рассматривал русскую лит-ру в едином процессе с европейской, пытался раскрыть в каждом писателе его своеобразие и отличие от других. Именно своими трактовками и оценками Г. раскрывал ученикам «истинное назначение человека». Другой ученик Г. ¾ О. Мандельштам  назвал его «формовщиком душ и учителем замечательных людей». «У него было звериное отношение к литературе, как к единственному источнику животного тепла. Он терся о литературу, терся о нее шерстью, рыжей щетиной волос и небритых щек… Он был Ромулом, ненавидящим свою волчицу, и, ненавидя, учил других любить ее. …Я приходил к нему разбудить зверя литературы. Послушать, как он рычит, посмотреть, как он ворочается; приходил на дом к учителю “русского языка”. Вся соль заключалась именно в хождении “на дом”, и мне трудно отделаться от ощущения, что тогда я бывал на дому у самой литературы…» (Мандельштам О. Шум времени. Л., 1925).

С рец. и очерками о писателях он выступал и в прессе: ж-лы «Мир искусства», «Сев. цветы», «Русская школа»; его «Отклики» постоянно печ. на страницах газ. «День» и «Речь». Он был оригинален не только в оценках литераторов прошлого и настоящего, его суждения о современниках подчас неожиданны и резки. Он стремился обратить внимание читателей и историков лит-ры на сатирич. дар Салтыкова-Щедрина, его патриотич. силу: «Только неискреннее лицемерие и мелкое национальное самообожание одеревенило наш слух для потрясающего щедринского смеха, и о «Городе Глупове».  Вот страшный смех!.. Смех ожесточения не только над Россией 50-х, 60-х, 70-х годов, но ¾ пора же, наконец, перестать лгать! ¾ надо всей Россией, в ее реакционной глубине, в ее крутогорских, в ее глуповских недрах. Пора бесстрашно признать правду щедринского смеха. …Смех Щедрина прозвучал в наши, нами самими заткнутые уши… гневом, в кот. жила любовь к будущей России…». По высшим меркам он оценивает и современников. Особенно строгим было его стило к поэтам. В высокопочитаемом им Д. Мережковском, кот., по его мнению, «есть одно из самых национальных наших явлений», он видит только критика, ибо «все, что он написал, всегда было собственно критикой. …В его стихах, изящных и благородных, его дарование только мерцает, и иногда слишком тускло; в романах, продуманных и часто увлекательных, его образы светят нередко недостаточно художественным свечением, т.е. не вполне сосредоточенным, жизненным, органическим, между тем как Мережковский именно – весь сосредоточение, жизненность, органичность. И таков он в своих статьях критических, общественных и особенно литературно-общественных». Когда же выходит ПСС В. Брюсова в 1913-м, озаглавливает рец. на него как « Поэт или не поэт? » и пишет: «Кто не знает, как легко мы объявляем гениями дарования очень скромные, и с какой легкостью отворачиваемся потом от недавних кумиров. Не ошиблись ли мы и в Брюсове?» И последовательно доказывает, что признать Брюсова поэтом весьма затруднительно.

«Когда я спрашиваю себя: почему я уходил от литературы? – писал он, вспоминая молодость. – Почему я на много лет насильственно выпадал из нее? Я отвечаю себе: потому что я отрекался от декадентства, потому что литература и декадентство для меня одно. Декадентство это бунт. Отказываясь от бунта, я отказывался от декадентства. Ушел из литературы, потому что от бунта перешел к смиренничеству, к смиренномудрию, перешел последовательно, искренне и жизненно до конца…» (Гиппиус Вл. Сам о себе // Петрополь 96. СПб., 1996. № 6).

Но призвание Поэта требовало своего. И через 15 лет после выхода перв. сб. стихов, Г. начинает выпускать в свет одну книгу за другой. В 1912 выходит сб. « Возвращение. Из книги“Завет Вл. Бестужева” », временные границы кот. определены автором как 1896–1906, а потому является прямым продолжением «Песен». Двумя изд. – 1915 и 1917 - выходит « Ночь в звездах », кот. он подписывает как В. Нелединский; в 1916-м – « Томление духа. Вольныесонеты Вл. Нелединского ». Под этим же псевд. в «Альм. муз» (Пг., 1916) печатает поэму « Влюбленность », лирич. поэму о себе, своей душе, восприятии мира. Еще раньше он начал сотрудничать в многочисленных сб. Его соседями в них становятся лучшие литераторы того времени Вл. Соловьев, В. Розанов, Д. Мережковский, З. Гиппиус, А. Блок, Ф. Сологуб, К. Бальмонт, Вяч. Иванов, М. Кузмин, Н. Гумилев, А. Ахматова, А. Ремизов, О. Мандельштам и мн. др. «Первое и бесспорное достоинство стихов Вл. Бестужева в их певучести,  писал о сб. «Возвращение» Гумилев. ¾ Кажется, поэта больше всего пленяют переливы гласных, ускорения и замедления ритмов, и он совершенно не обращает внимание ни на что другое». Эволюция поэтич. мысли Г., а точнее ¾ эволюция его поэтич. восприятия жизни, прослеживается очень четко. И привязывать его к какому-нибудь определенному направлению русской лит-ры сложно. Скорее всего, он не модернист и даже не символист, а один из посл. романтиков. В раннем сб. 1897 г. поражает его пессимизм. Чувствуется, как угнетает поэта земное бытие, неизбежность смерти. Восемнадцатилетним он пишет « Реквием »: «…Всё шли непонятные шумы, / Всё падал медлительный снег; / Не рождаясь, меркнули думы, / Не рождаясь, умирал человек…». Во втором сб., хотя тональность стихов несколько меняется и красоты природы занимают все большее место, пробуждается любопытство к жизни, однако неизбежность смерти продолжает мучить поэта: «Все пройдет, что плотью было, / Все, что было, все, что жило, / И опять родится плоть…». В последующих сб. мироощущение поэта светлее, оптимистичнее. Он разглядел красоту, но – главное – бесконечность мира, познал любовь и самого себя в этом мире и принял его таким, какой он есть. Обрел некую гармонию. И если ему кажется, что это предательство декадентства, то ведь ни жизнь, ни лит-ра не исчерпываются каким-то одним лит. течением: «Если сущность мира – в самом мире, - / Улетай, всемирная печаль! / Разгорайся свет над морем шире, / Зажигай сверкающую даль!».

« Томление духа » ¾ кн. сонетов. Она, пожалуй, одна из высочайших вершин его поэзии. В сложной стих. форме ему удается рассказать об истории семьи, детства, воспитания, влияния на него писательского слова вообще и каждого писателя в отдельности; о себе сегодняшнем, своей жизни и думах. И в то же время каждый сонет  завершенное самостоятельное произведение.

Критика не очень баловала Г. вниманием. Но иногда его выделяли из могучего потока тогдашней русской поэзии, порой из-за смены псевд. принимая за новичка. «Приятно после крикливых перезвонов разных “начинающих”, после монотонной гнусавости Гумилева, отдохнуть с чуткой душой поэта-философа Вл. Бестужева,  писал один из рецензентов о сб. «Возвращение».  С изумительной простотой, с ясным взором, иногда отуманенным грустью, подходит поэт к большому и важному…». Те же черты философской лирики поэта выделял и Ю. Айхенвальд в «Томлении духа»: «Это  очень содержательная, сгущенная книжка; она звучит серьезно; порою даже темны и трудны ее строки, и далеко не всегда они певучи  той торжественной напевностью, кот. присуща сонету, его органной музыке. Но привлекательно в стихах г. Нелединского, что он пристально смотрит себе в душу, сосредоточенно исповедуется перед самим собой. Лирика г. Нелединского носит философский и религиозный характер. Прислушиваясь, слишком прислушиваясь к самому себе, к тому, как в его жилах “струится кровь ¾ томленье алых вод”, собою освещая себя (“Я сам лампада в сумраке ночном”), он в то же время невольно преломляет чрез свою одинокую призму всех волнующие тайны бытия, смерти, Бога».

Революция застала Г. в директорском кресле Тенишевского училища, кот. очень скоро прекратило свое существование. Г. привлекли в жюри конкурса пьес для нового театра и в составление «Воззвания» к нему, кот. Г.-просветителю было близко и понятно. «Культурный переворот, совершающийся сейчас в России, вызывает необходимость творчества, не только общественного, но и художественного, ¾ писал он в «Воззвании».  Пробужденному к обновленной жизни пролетариату открытая широкая возможность образования и творчества».

Понимание совр. (новой) драматургии Г. изложил в ст. « Театр и народ », опубл. в сб. «Искусство старое и новое» (Пг., 1921), где он определяет «социальный заказ» на «драматургию для народа» как нонсенс: «Есть искусство и неискусство. Необразованность народа еще не повод для упрощенства».

Г. не прекращает и лит. работу. В одном из стих. той поры говорит: «Живу по-старому, не суетой…». В 1922 отд. книжкой и под собств. именем выпускает большую поэму « Лик человеческий » с подзаголовком: «России посвятил Владимир Гиппиус в лето тысяча девятьсот двадцать второе». «Вот уж подлинно: сидел человек сиднем (так казалось) тридцать лет и три года  и вдруг написал громадную поэму в шестнадцати песнях, современнейшую, напряженную, захватывающую,  писал Р. Иванов-Разумник.  Что знает о поэте “широкая читающая публика”? Писал он много, печатал мало  и под разными псевдонимами», называл его «поэтом остро лирическим», отчего поначалу «с недоверием подходил» «к этой неожиданной эпической поэме… с ее певуче-старомодным пятистопным ямбом и шестистрочными строфами…». И о самом произведении: «Эпическая, философская, символическая поэма – ее не хватало в истории нашего символизма…», а самого его, мало кому известного лирич. поэта, ставит в перв. ряды старших поэтов символизма.

«Лик человеческий» ¾ посл. выступление Г. в печ. Судя по архиву, хранящемуся в Пушкинском Доме, большая часть его поэтич. наследия не опубл. Так, остались в рукописях большие циклы стихов « Simphoniavitae » (1893–94), « Ступени » (1894–95), « Чаша » (1912); кн. « Затмение звезд», «Звезда днем», «Радуга в ночи » (1912–18), « Всенощное бдение » (1917–20). Если говорить о поэзии сов. времени, то оно еще более ёмко: « Дневник обывателя » (1923), « Сокровище » (1927), « Одна » (1932), « Жена. Сонеты » (1931–32), « Тимон Афинский » (1934–35), « Сплошное объяснение в любви » (1936–37), « Чайная роза » (1937–39), « Страстнаястарост ь» (1940) и еще масса тетрадей, обозначенных просто ¾ « Стихотворения ».

Писательская работа не прекращалась в Г. ни на минуту. Но все более он склонялся к прозе. Сохранилась его записка, в кот. он зафиксировал временные границы работы над большими произведениями. « Сон в пустыне. Сценическая поэма в прозе. 1919–21 гг. » Написанная на библейский сюжет, «поэма в прозе» рассказывала о жизни и любви неск. поколений, предшествующих появлению Иисуса из Назарета. Т.е. автор, вероятно, хотел поэтич. домыслом соединить Ветхий и Новый заветы.

Г. и раньше писал прозу. В его фонде хранятся повести « Женя » (1889), « Грех » (1896), фрагменты « Дуновения» (1892–93). Др. роман « Ловец и зверь » (1940–41) того же объема, что и « Созвездие рыб », остается в автографич. исполнении. Трудными для чтения остаются его мемуары  « Люди, которых я знал » (1929 ¾ 5 листов), « О Блоке, что помню …» (1929  3 листа), « Судьба, или Сорок восемь ле т» (1930–32 ¾ 20 листов), « Суровый мечтатель » (о Ф. Сологубе [б/д] ¾ 0,5 листа) и др.

Когда началась война и гитлеровцы приближались к городу, братья Г. не покидали Л-д. Г. писал роман «Ловец и зверь», заполнял очередную тетрадь стихами, на обложке кот. значилось ¾ « Поклонение звезде ». Умирали братья друг за другом ¾ по старшинству. Первым ушел из жизни Владимир.

Соч.: Песни. СПб., 1897; Пять стихотворений // Сев. цветы. М., 1901; Возвращение. СПб., 1912; Александру Блоку // Гиперборей. 1912. № 2; Душа реакции // День. 1913. 3 март.; Разлив благодушия // Речь. 1913. 7 апр.; Русская хандра (рец. на И.Северянин «Громокипящий кубок. Поэзы») // Речь. 1913. 24 июн.; Александр Добролюбов // Русская лит-ра ХХ в. М., 1914; Смех Щедрина //День. 1914. 27 апр.; Аполлон Григорьев // Речь. 1914. 21 сент.; Обаяние Лермонтова // День. 1914. 2 окт.; Шекспир и Россия // Отклики. 1914. № 16; Ночь в звездах. Пг., 1915; России // Война в русской поэзии. Пг., 1915; Пушкин и христианство. Пг., 1915; Большая неприятность в трех томах // Голос жизни. 1915. № 3; Спор поколений // День. 1915. 22 февр.; Н. С. Лесков // Голос жизни. 1915. № 12; Собр. соч. Аполлона Григорьева // Летопись средней школы. 1915. № 14; Е. А. Баратынский. Полн. собр. соч. // Там же. № 28; Национальная боль // Голос. 1916. 2 нояб.; Томление духа: Сонеты Вл. Нелединского. Пг., 1916; Влюбленность: Поэма // Альм. муз. Пг., 1916; Из книги вольных сонетов «Томление Духа» // Русская мысль. София, 1921. Янв.-февр.; Лик человеческий. Пг.-Берлин, 1922; Сам о себе / подг. текста и публ. Евг. Биневича // Петрополис 96. Вып. 6. СПб., 1996; Проза Владимира Гиппиуса 1890-х гг. / предисл. и публ. В. Быстрова // Писатели символистского круга. Новые мат-лы. СПб., 2003.

Лит.: Гумилев Н. Письма о русской поэзии // Аполлон. 1912. № 9; Философов Д. Старческое разрушение эстетики // Русское слово. 1913. 18 дек.; Иванов-Разумник Р . Три богатыря // Летопись Дома литераторов. 1922. № 7; Коневской И. Письма к Вл. В. Гиппиусу / Публ. И. Ямпольского // Ежегодник РО ПД на 1977 г. Л., 1979; Пять писем Брюсова к Вл. Гиппиусу / подг. текста и прим. Э. Литвин // В. Брюсов и лит-ра кон. XIX - нач. ХХ в. Ставрополь, 1979; Тименчик Р. Вл. Гиппиус // Родник. 1988. № 4; Биневич Евг. Александр Блок и братья Гиппиусы // Искусство Л-да. 1991. № 6; Биневич Евг. …Тайный автор замечательных стихов // Новый ж. СПб., 1993. № 3; Биневич Евг. Братья по крови // Голоса из блокады. СПб., 1996; Словарь лит. окружения Игоря-Северянина: в 2 т. / вст. ст., сост., комм. Д. С. Прокофьева. Псков, 2007.

Евг. Биневич