Гофман Виктор Викторович

ГÓФМАН Виктор Викторович (наст. Виктор-Бальтазар-Эмиль) [14(26).5.1884, М. ― 13.7.1911, Париж] ― поэт, переводчик, прозаик, лит. критик.

Происходил из семьи австрийского подданного, мебельщика и декоратора Виктора Францевича Г., родом из Триеста. Дед со стороны отца был австрийский немец, бабушка - южная славянка; со стороны матери - дед чех, бабушка - немка. Мать Г. родилась в М. По вероисповеданию лютеранин, как и его мать (отец католик).

В гимназии учился в одни годы с В. Ходасевичем, был его школьным товарищем: «Гофмана я знал очень юным. Мы учились в одной гимназии. Когда познакомились, ему было 17, мне ― 15. Он был в седьмом классе, а я в шестом. Сблизили нас стихи».

Ходасевич оставил воспоминания, в кот. рассказывал: моск. «детство будущего поэта протекало в мирной, культурной семье, не чуждой интересов художественных». «Как со стороны отца, так и со стороны матери многие из членов семьи отличались художественными наклонностями, с отцовской стороны наклонности эти выражались преимущественно в способностях к живописи и архитектуре, и один из дядей В. В. был даже известным придворным архитектором сначала при мексиканском императоре Максимилиане, позже при баварском короле Людовике II. С материнской стороны наклонности эти выражались в музыкальных способностях, и как бабушка, так и мать В. В. великолепно пели».

Г. «был первенцем, его баловали, лелеяли, старались, чтоб детские дни его проходили поистине безмятежно. Тихий, задумчивый, большеглазый, <Г.> не любил шумных игр, а научившись читать, много времени проводил за книгами. Любил играть в куклы с сестрами и в эти игры вносил элемент фантастический. О кукле же, когда ему было лет шесть или семь, написал он и первые стихи свои. Они назывались “ Больное дитя ”».

«В домашней жизни <…> очень отличался от братьев и сестер – он все более отдалялся от них и от их подвижных игр - и, проводя все время за книгами, получил прозвище: “Профессор”».

Первоначально учился дома, занимаясь с матерью и с учительницей; учился очень прилежно и быстро все усваивал. Поступил в 1-е моск. реальное училище, думая, что пойдет по делу отца, но проучился там полтора года. Из второго класса училища перешел во второй класс моск. 3-й гимназии, по причине желания двенадцатилетнего мальчика получить классич. образование и изучать древние яз., чтобы впоследствии в подлинниках читать греческих и латинских авторов. «При поступлении в гимназию у В. В. было уже много недурных стихотворений, о кот. учительница В. В. и рассказала экзаменаторам, ― стихотворения были прочитаны и очень одобрены, в особенности одно из них: “Ангел”, кот. и осталось у одного из преподавателей».

Учителями Г. в гимназии были преподаватели, умевшие сделать уроки занимательными и ценными. Среди них П. Л. Виноградов, любитель поэзии, В. И. Шенрок, знаток тв-ва Гоголя, М. Д. Языков, писавший стихи и внимательно относившийся к лит. опытам гимназистов; Т. И. Ланге, поэт и критик, Г. Г. Бахман, преподаватель немецкого яз., поэт, писавший стихи по-немецки. О последнем Г. вспоминал: «Он принадлежал к тем людям, вся жизнь кот. - неустанная работа над собою: личность таких людей – их истинное, беспредельно совершенствуемое творение. Поэт сам становится своею лучшею поэмой».

О своем отношении к Г. Ходасевич рассказывает: «1902–1903 годы. Я смотрю на Гофмана снизу вверх. Мало того, что он старше меня и его стихи много лучше». В те годы Г. уже печ. стихи в ряде детских ж., в т.ч. в «Русском листке» (перв. публ. относится к 1901), в ж. «Детское чтение», «Светлячок», «Педагогич. листок» и «Муравей» (1901–02) в 1903 в «Журнале для всех». В эти же годы пробовал писать прозу, но она была неудачной.

В памяти Ходасевича Г. в те годы был таким: «Помню, сидит он на углу парты. Откинутая назад голова слегка втянута в плечи. Нога закинута на ногу, и резко очерчено острое колено. У Гофмана узкие, худощавые кисти рук и какая-то особенная, девическая ступня, с высоким подъемом, плавно изогнутая, так что кажется, будто изогнута, как у танцовщицы, и самая подошва его легкого башмака. Весь он легкий, худой. Курчавые волосы, немного прищуренные глаза и всегда немного дрожащее на носу пенсне в роговой оправе».

В гимназии увлекается вопросами мироздания и религии, гос. устройством, философией, даже мат-кой и химией. В то же вр. его интересовала русская лит-ра и русская поэзия. Преклонялся перед Пушкиным, любил Лермонтова, из прозаиков больше др. ценил Тургенева и Достоевского. Был одним из перв. учеников гимназии, окончил с золотой медалью.

В гимназич. годы Г. и Ходасевич зачитывались стихами символистов, принимали участие в лит.-муз. вечерах. В 1902 Г. познакомился с В. Брюсовым, с 1903 (ученик 8 класса) бывал на его «средах». Брюсов восхищался юным Г.: «Мальчик-гимназист безошибочно судил новых и старых поэтов, и в его приговорах, несколько односторонних, было врожденное отвращение ко всякой фальши, ходульности, риторике: он везде искал только чистой поэзии, чувством угадывал ее, как некоторые “искатели с палочкой” угадывают ключевую воду под толщею земли». О его поэзии он писал: «Стихи Гофмана всегда изящны, – красивы своим ритмом, своими образами, своими темами. Некрасивое было органически чуждо Гофману. Быть может, потому самому в его поэзии меньше силы и уже кругозор. В жизни, в мире слишком много “не красивого”, “не изящного”, и Гофман инстинктивно обходил всё это». На вечерах Брюсова познакомился с К. Бальмонтом, встречался с рядом др. литераторов, группировавшихся вокруг ж-ла «Весы». За неск. недель до окончания гимназии его стихи (при участии Брюсова) напеч. в двух вып. альм. «Сев. цветы» и в «Грифе» (« Жить и жутко, и сладостно… »).

Осенью 1903 Г. стал студентом юридич. фак-та МГУ. Однако отдаться практике юриспруденции не намеревался: юридич. науки его интересовали мало, больше занимался философией, часто посещал лекции филол. фак-та, с каждым годом все больше отдаваясь лит-ре. Материальные обстоятельства семьи ухудшились, Г. пришлось столкнуться с необходимостью заработка. Занимался уроками, с 1905 перешел к газ. работе, сотрудничал в «Русском листке», «Русском голосе», «Свободном труде», «Деле и отдыхе», «Москвиче», «Веке», «Раннем утре», «Веч. заре», в газ. «Руль», в ж. «Дело и отдых». Писал о совр. поэзии, о худож. выставках, театре - нередко на общ.-полит. темы (« Всеобщее голосование с точки зрения философии » (подпись Xenos), « Большинство большинства », « Государство и личность », « Двухстепенные выборы » (подпись Виллис) и др.). Однако сам участником полит. партий не был.

В нач. 1905 принял деятельное участие в организации худож.-критич. ж. «Искусство», перв. время был в нем секретарем, затем ред. его критико-библиогр. отд. Именно в изд. «Искусства» в кон. 1905 (на титуле 1904) вышла перв. кн. стихов Г. - « Книга вступлений :Лирика. 1902–04» , кот. была встречена сочувственно – о ней говорили, на автора возлагали большие надежды. В числе положительных черт поэзии Г. отмечались внутреннее изящество и напевность стиха, в числе отрицательных - сильное влияние поэзии Бальмонта.

1906–08-й Г. посвятил напряженной поэтич. работе. В 1909, по окончании ун-та, решил целиком отдаться тв-ву, жить только лит. трудом: «Теперь уже начинается, или началось, настоящее служение, настоящая литературная деятельность. Теперь <…> я буду очень много писать и печатать, может быть, ежегодно по книге» (из письма сестре). С новыми планами в кон. янв. 1909 переезжает в СПб., где в кон. того же года в изд. Вольфа вышла втор. кн. его стихов - « Искус » (СПб., 1910). М. Кузмин писал о ней: «Виктор Гофман достаточно определился как поэт, и кажется, сам себя определил как poeta minor…» (Аполлон. 1910. № 4. Янв.).

В прижизненные изд. поэзии Г., наряду с оригинальными произведениями, включены неск. переводов - стихи с немецкого Г. Бахмана, поэта-антропософа Ф. Эверса, стихи А. Теннисона. Для юбилейного ПСС переводил Г. де Мопассана (изд-во «Пантеон»). Увлекался переводами Манна, из кот. перевел «Мнаис и Джиневра», «Актриса», «Флейты и кинжалы», «Минерва» и др. (Манн Г. Флейты и кинжалы. Новеллы / пер. и предисл. В. Гофмана. М.: Польза, 1908). См. также: Геббель Ф. Юдифь: Трагедия в 5 д. / пер. с немецкого В. Гофмана. М.: изд. «Польза» В. Антик и Кº, 1908. Напис. ст. « Наша переводная лит-ра » (Вестник Европы. 1910. № 3).

Примерно в эти же годы Г. начал тяготеть к прозе. Перв. прозаич. опыты относятся к 1906 (тогда в одном из ж. появился анонс: «Готовится к печати: Виктор Гофман. Сказки каждого дня. Проза»; однако ни в рукопис., ни в печ. виде «Сказки…» не сохр.). С 1909 отдался прозе всецело. Ходасевич: «Проза Гофмана очень слаба, несравненно слабее его стихов, в которых, несмотря на многие недостатки, была какая-то особая, гофмановская прелесть - знак недоразвитого, но подлинного дарования». Отд. изд. проза Г. вперв. была опубл. посмертно в сб. « Любовь к далекой: Рассказы и миниатюры 1909–11 гг. » (СПб., 1912).

В СПб. продолжал сотрудничать с «Речью», «Словом», писал рец. на новые кн. Материальная нужда заставила Г. принять на себя обязанности секретаря, а потом помощника ред. в «Новом ж-ле для всех» (одновременно и пом. ред. в «Новой жизни», выходящей в том же изд-ве), где он периодически публ. свои рассказы. Рассказ « Марго » опубл. в альм. «Любовь» (СПб.: изд. «Нового ж-ла для всех», 1910, февр.). « В горах » (Новый ж-л для всех. 1910. № 19). В 1910 опубл. рассказы « Уезжаю» (Искорки. 1910. № 5/6), « В серебряном венке » (Там же. № 11), « Измена » (Весь мир. 1910. № 39), « Счастье » (Пробуждение. 1910. № 10) и др. Рассказ « Лунная ночь » опубл. в лит.-худож. альм. «Женщина» (М.: Заря, 1910). Задумал большую трилогию, в кот. должны были войти три повести, объединенные общей идеей – о трагедии любви, о порабощенности человека своим телом и т.п. Впоследствии Г. уничтожил рукопись, лишь одна ее часть – « Обмануло море » - вошла в его сб. 1912-го. Ежедневная работа в ред., чтение рукописей на дому, корректуры отнимали много времени. Сосредоточиться на своем тв-ве Г. не удавалось. Лит. СПб., о кот. он мечтал, обманул его ожидания. О том, как он живет и что делает, Г. в письмах родным и друзьям говорил кратко: «Это все не то», «хочется перемены впечатлений».

Ходасевич: «Неврастения, медлительная мучительница, преследовала его со всею свитою обычных своих спутников: с резкими сменами настроений, с минутными порывами щемящей радости и безвыходного отчаяния, с вечной мечтой успокоиться, приняться за систематическую работу - и с невозможностью это осуществить, с желанием работать, когда работать мешают, - и томительной ленью, когда препятствий к работе нет. Отсюда - боязнь одиночества, сидение по ресторанам, изнурительные блуждания по ночным улицам, когда весь мир представляется тонким кошмаром, когда все кажется неизреченным, когда каждое слово, каждое явление таит в себе множество намеков, целый ряд значений имеет свой явный смысл - и еще множество тайных, едва уловимых... Неврастения толкала его на странные поступки, превращавшиеся в кошмары, - а кошмары, язвительные кошмары средь бела дня, осознаваясь как таковые, взвинчивали неврастению».

В таком состоянии Г. весною 1911 выехал из СПб. «Я еду таким путем: Гельсингфорс, Стокгольм, Гетеборг, Антверпен, Брюссель, Париж», - сообщал он. За границей работал довольно много. В его бумагах сохранились наброски рассказов и вещи почти законченные, множество листков с подготовительными замечаниями для будущих ст. (одна из них должна была быть посвящ. тв-ву Стендаля; темой другой - поэзия И. Бунина). Однако усталость и начинающееся психич. расстройство давали себя знать. «Мне кажется, - писал он в письме, - что я стал невосприимчив, замкнут для впечатлений, мало беру от того, что встречается мне. Я задавался целым рядом намерений, отправляясь сюда. Вряд ли, однако, осуществлю их. Хожу, впрочем, пока в здешнюю публичную библиотеку - воспитываю себя. Обратно иду мимо Пантеона - гробницы великих людей. Как странно попасть потом на наш бульвар, где живу я и где маленькие люди веселятся и любят». Одиночество остановилось для него тягостным, он искал встреч с русскими писателями, бывшими в то вр. в Париже (А. Толстой, Г. Чулков, Н. Минский, А. Ахматова, Я. Тугендхольд и др.), скитался по кафе и проч. Занялся спортом, гимнастикой, стрельбой. 11 авг. (29 июл.) случайно прострелил себе револьвером палец. Рана была легкая, но Г. очень волновался, боялся заражения крови и на другой день появился жар. Утром 13 авг. был найден мертвым (самоубийство) в номере отеля на бул. Сен-Мишель, 43.

Как пишет А. Лавров, «смерть Гофмана вызвала множество некрологов, “мифологизировалась” легенда о “сгоревшем поэте”, “жертве вечерней”». Г. буквально превратился в лит. героя (см., напр., раннюю поэму Арс. Несмелова «Смерть Гофмана»). По словам Ходасевича, «причина - страшный надрыв русского декадентства, унесшего немало жертв. Гофман был только одной из первых».

Погребен в Париже, на кладб. Bagneux, рядом с могилой Гонкуров.

Архив : РГБ. Ф. 386. Карт. 83. Ед. хp. 42; Ф. 560. Карт. 1. Ед. хр. 9–10.

Соч.: Книга вступлений. М., 1904; Искус. СПб., 1910; Вечеровая песня // Новая жизнь. 1911. № 12, нояб.; Любовь к далекой. СПб., 1912; Соч.: в 2 т. Берлин, 1922–23; Любовь к далекой: Поэзия, проза, письма, воспоминания. СПб., 2007.

Лит.: Тугендхольд Я. Посл. дни Виктора Гофмана // Речь. 1911. 11 авг.; Гофман Л. Биография Виктора Гофмана // Гофман В. СС: в 2 т. М., 1917–18; Ходасевич В. Виктор Викторович Гофман // Гофман В. СС: в 2 т. М., 1917–18 (переизд. Берлин, 1922); Ходасевич В. Виктор Гофман: К двадцатипятилетию со дня смерти // Возрождение. 1936. 5 сент. (воспроизведен в изд.: Ходасевич В. СС: в 4 т. М., 1997: в комм. ошибочно указано: «Последние новости». 1925); Лавров А. В. Гофман Виктор (Виктор-Бальтазар-Эмиль) Викторович // Русские писатели 1800–1917. Т. 1: А–Г. М.: Сов. энц., 1989; Брюсов В. Мои воспоминания о Викторе Гофмане // Брюсов В. Среди стихов: Манифесты, статьи, рец. М., 1990; Брюсов В. Дневники. Автобиогр. проза. Письма / сост., вст. ст. Е. Ивановой. М., 2002; Лавров А. Виктор Гофман: между Москвой и Петербургом // Писатели символистского круга. Новые мат-лы. СПб., 2003; Словарь лит. окружения Игоря-Северянина (1905–1941): в 2 т. / вст. ст., сост, комм. Д. С. Прокофьев. Псков: Гименей, 2007.