Городецкий Сергей Митрофанович

ГОРОДЕ́ЦКИЙ Сергей Митрофанович (псевд. Петербуржец) [5(18).1.1884, СПб. - 8.6.1967, Обнинск] - поэт, прозаик, критик.

Семья была «расколота антагонизмом» («Автобиография»): мать, «отрезав косы», увлекалась идеями шестидесятников, отец (чиновник, автор десятка книг и более 100 статей по истории, этнографии, археологии) дружил с Н. Лесковым, переписывался с С. Соловьевым. Он умер, оставив пятерых детей, когда Г. было 9 лет. Г. с 6-го класса пришлось подрабатывать уроками. Учился в Петербургской и Орловской (5-й и 6-й классы) гимназиях, уже тогда ощутил влече­ние к лит-ре: «Стихи бормотал с детства, за­писывать стал после смерти отца» («Автобиография»). Поступил на историко-филол. фак-т СПб. ун-та, но не окончил; с 1902 по 1912 слушал лекции по биологии, физике, юриспруденции, занимался русской лит-рой, античностью, славяноведением, философи­ей, историей искусства. Подобное многооб­разие интересов на грани с разбросаннос­тью будет присуще Г. всю жизнь: «Погнался за тремя зайцами: наукой, живописью и по­эзией...» («Автобиография»). К этому доба­вятся «три зайца» и в самой лит-ре - симво­лизм, акмеизм, крестьянская поэзия.

В ун-те Г. сближается с А. Блоком (1903), кот. высоко оценил его ранние сти­хи, дебютирует в кругу символистов (1906), но выделяется среди них своеобразным поис­ком народности. Еще в 1904, приехав на ле­то давать уроки в усадьбе на Псковщине, он увлекся фольклором: «жадно впитывал язык... синтаксис, мелодии народных песен и т.д.» («Автобиография»). Этот интерес к ре­альному народному слову определил содер­жание и поэтику перв. и наиболее изв. кн. стихов Г. - «Ярь» (титульный лист - СПб., 1907, тираж - дек. 1906). Вос­принимаемые в русле всеобщего интереса нач. века к русской старине (Н. Рерих, B. Васнецов, М. Нестеров, И. Билибин и др. - в изобразительном искусстве, И. Стравинский, А. Гречанинов и др.- в музыке), декоративно-яркие стилизации Г. под древнерусское язычество отнюдь не всегда соотносились с подлинной правдой народных преданий (И. Бунин прямо писал о «выдуманности» славянского пантеона Г. // ЛН. Т. 84. Кн. 1). Но «Ярь» привлекала задором молодости, созвучным эпохе роста национального самосознания, и неподдельным патриотизмом, который (не всегда проявляясь с должным вкусом) будет присущ Г. на всех этапах его тв-ва.

Кроме того, книга Г. содержала и иную, соотносимую с эпохой проблематику - перекликающиеся с некрасовскими трагич. картины народной жизни в городе и де­ревне (раздел «Темь»). Сб. принес большой успех (высокие оценки А. Блока и В. Брюсова, В. Иванова и М. Волошина, К. Чуковского и др., интерес к Г. художников и музыкантов и т.д.). Очень быстро возникает популяр­ность, складывается имидж этакого «добра молодца» от лит-ры (позднее Н. Гумилев уточ­нит - «кудрявого певца из русских песен»), близкого героям самой «Яри»... Но одних только стилизаций, пусть даже очень искус­ных, для поддержания длительного и прочно­го успеха оказалось недостаточно. Вышед­шие в 1907 сб. «Перун» и «Дикая воля» уже воспринимаются как вторичные и вдоба­вок сделанные наспех - в перв. очередь это замечают сами символисты, столь чуткие к по­этич. слову. Процесс расхождения с прежними друзьями особенно усиливается после появления сб. «Русь» (1909) и «Ива» (1912). Отзывы приобретают убийственный характер - фальшь, самохвальство, псевдо­народнич. выкрики и т.д. Г. отвечает не менее чувствительными ударами - в ст. «Поэт и национальность» (Утро. 1908. 17 нояб.) упрекает символистов в том, что их «из­лишняя изысканность» привела к оторваннос­ти от своего народа, к отсутствию националь­ного начала в поэзии. В 1912–13 Г. посетил Италию. Результатом стал цикл стихов, в кото­рых не было ничего, кроме итальянских деко­раций и «русской тоски по Родине» («Автобиография»).

Стремление преодолеть мистич. анархизм и чрезмерную метафорич. усложненность поэзии приводит Г. к акмеиз­му, который становится для него возвращени­ем «к земле», к почве. Уже имеющийся опыт в организации лит. группы («Кружок моло­дых», 1906) позволяет Г. выступить вместе с Гумилевым в качестве одного из создате­лей «Цеха поэтов» (организации с этим же названием будут созданы им еще дважды: на Кавказе - 1918 и в М. - 1920-е). Он публикует программное ст. «Неко­торые течения в совр. русской поэзии» (1913) и сб. восьмистиший «Цве­тущий посох» (1914), очень высоко оце­ненный Гумилевым, а также подготовлен­ный им альм. русских и «инославянских» пи­сателей - «Велес».

Очень скоро Г. начинает оценивать и ак­меизм как «привесок к символизму», столь же далекий «от живой жизни, от народа» («Автобиография»). Этот упрек в еще боль­шей степени относился к самому Г.: в событи­ях начавшейся вскоре Первой мировой вой­ны он увидел воплощение своих чаяний о единении интеллигенции и народа и даже начало новой эры в истории России, кот. будет суждено возглавить весь славянский мир (своеобразная параллель с публицисти­кой раннего Ф. Тютчева). Ура-патриотичес­кие настроения, отразившиеся в сб. «Четыр­надцатый год» (1915), привели Г. к «ссоре с передовой русской литературой» («Жизнь неукротимая»), а действительность вскоре заставила его горько раскаяться в не­умении воспринять войну как огромную на­родную трагедию. Надрывная экзальтация окрашивает в это время и страстное увлече­ние Г. юным С. Есениным, кот. он имену­ет «весенним братиком», и создание в 1915 вскоре распавшихся кружка народных писа­телей «Краса» и об-ва содействия народ­ной лит-ре «Страда». Они должны были объ­единить писателей из народа - Н. Клюева, С. Клычкова, А. Ширяевца и др. Их тв-во теперь Г. решительно противопоставляет своим бывшим соратникам не только по сим­волизму, но и по акмеизму.

Оказавшись в изоляции, в тяжелом наст­роении Г. добровольно уезжает на Кавказ­ский фронт (осень 1916), где начинается его дружба и сотрудничество с большевиками (М. Кедрин, Б. Этингоф и др.) и поистине са­моотверженное (хотя и не всегда результа­тивное) служение новому миру. Случайная связь Г. с революцией, проявившаяся в свое время в вывозе из Финляндии запрещенного в России альм., завершилась в 1907 10-днев­ным заключением в «Крестах» и не получив­шим признания циклом «Тюремных пе­сен» (вошли в сб. «Дикая воля»). Отныне эта связь становится неразрывной. Вечно мета­вшийся, «расколотый» замыслами и увлече­ниями самыми различными, Г. нашел себя.

Кавказский период его деятельности (1916–21) очень плодотворен. Чудом не по­гибший в окружении, он был отвергнут редак­цией «Русского слова» за сатирич. ра­зоблачение имперской военщины в очерке «Три генерала». Познав на кровавых до­рогах войны всю глубину трагедии «настоя­щего, не литературного народа», он вопло­тил ее в книге стихов «Ангел Армении» (1918). В далеких от рев. России Тифлисе и Баку Г. редактирует ж. «Аре» («Искусство») и «Нарт», вызывая преследо­вания местных властей за сатирич. вы­пады в их адрес, ведет большую работу с мо­лодыми поэтами (Т. Табидзе, П. Яшвили и др.), читает лекции по эстетике в Тифлис­ской консерватории, устраивает худож. вы­ставки, печатает ряд статей, пропагандирую­щих русскую классику. Нужда заставляет его не брезговать и лит. поденщиной. В Баку он выступает в кабачках, за гроши сочиняет по пьеске в неделю, инсценирует Андерсена и восточные сказки. А кроме того, Г. пишет стихи с острой соц. проблематикой - о трагедии рабского труда на нефтяных про­мыслах (цикл «Алая нефть»), о колониаль­ном гнете (стих. «Кофе» - было переведено на ряд иностранных яз. и стало широко известно в Европе), о России.

Особенно активизируется деятельность Г. после установления на Кавказе сов. власти. Он становится одним из руководите­лей Закавказского отд. РОСТА, сам ри­сует плакаты и пишет тексты к ним, организу­ет театр Сатир-агит, сочиняет для него час­тушки и обозрения, выступает как лектор, возглавляет лит. часть Политуправления Кас­пийского флота. В этой же должности его пе­реводят на Балтику, но вскоре Г. получает разрешение съездить за семьей на Кавказ (осень 1920), а затем вернуться к лит. работе в М. (весна 1921).

В М. 1920-х становится од­ной из заметных фигур культурной жизни. Новый «Цех поэтов» объединяет его с П. Ан­токольским, И. Сельвинским, В. Инбер и др. До 1924 он работает в газ. «Известия», ре­дактирует ж. «Искусство - трудящимся», од­новременно заведует лит. частью Театра ре­волюции, а затем Театра им. Моссовета, как всегда много внимания уделяет лит. молоде­жи (по преимуществу пролетарского и крес­тьянского происхождения), ведет огромную просветительную работу - выступает в теат­ральных залах и рабочих клубах М., Л-да, Киева, Курска, Ростова, Влади­кавказа и др.

Сложнее обстоит дело с тв-вом. Многочисленные эксперименты с различны­ми худож. системами в собств. поэтич. работе Г. начинают оборачиваться сти­лизациями уже под более близкую современ­ность, подражательностью, поэтич. эк­лектикой. Это сказалось на попытках созда­ния поэм: «Шофер Владо» (1918), по мне­нию критики,- эхо кавказских поэм Лермон­това, «Красный Питер» (1928) - «огляд­ка» одновременно на А. Блока и Д. Бедного. Не лучшим образом отразилась на поэтике Г. его безотказность в сочинении «агиток» - политич. сатирич. обозрение «Вертурнаф» (в соавт. с Н. Асеевым и С. Третьяко­вым), издаваемые массовым тиражом кни­жечки стихов «Из тьмы к свету», «Завое­вано и записано», «Пан Жупан», «Ста­руха на духу», «Знай боярскую Румы­нию» и т.д. Стихия политич. фельето­на (кот. обнаружил у Г. еще в предо­ктябрьские годы В. Брюсов) буквально захле­стнула поэтич. сб. Г. 1920-х - «Серп» (1921) и «Миролом» (1923), о которых да­же сочувственно настроенные критики могли сказать только одно: «сплошной гимн Совет­ской власти» (Советский Юг. 1921. 29 окт.), но «поэтической ценности не представляют» (Лит. энциклопедия. М., 1930. Т. 2). В лучшую сторону от них отличается проник­нутый настроением «Никитинских субботни­ков» и вышедший в их изд-ве сб. «Грань» (1928), где ряд стих. посвящен памяти дру­зей-поэтов. В цикле «Стихи ушедшим» возникают имена А. Блока, В. Брюсова, Н. Гумилева, С. Есенина, В. Хлебникова.

Отрицательное, в лучшем случае сдер­жанное отношение проявила критика и к про­зе Г. - как к перв. книге рассказов «Клад­бище страстей» (1909), так и к последую­щим: «Повести. Рассказы» (1910), «На земле», «Старые гнезда» (обе - 1914), хотя повесть «Сутуловское гнездо» на те­му разорения дворянства, возможно, заслу­живала лучшей участи. Вызвали возмущение ряда критиков и читателей антиблоковские выпады в повести «Адам» (1916). О романе «Сезон» (1915) известно лишь то, что он су­ществовал - в печати не появлялся, рукопись не обнаружена. В советские годы отношение к прозе Г. было достаточно равнодушным. Это можно сказать о выдержавшем два изд. романе «Алый смерч» (1918–27) - о событиях начала 1917, когда Г. вместе с не­большой группой русских войск, врачей и офицеров оказался в лагере для сыпноти­фозных (тогда распространился слух о его героич. гибели). Это же относится к по­вестям «Памятник восстания» (1928) - о жизни рабочих в Финляндии и «Черная шаль» (1929) - о драматич. судьбе работницы стекольной фабрики в Венеции. Несколько иная судьба выпала на долю ро­мана «Сады Семирамиды». Г. начал рабо­тать над ним в сер. 1920-х. Он повест­вует о трагических событиях геноцида в Ар­мении. С Арменией, как и с Грузией, у Г. были особые отношения - именно там он пережил огромную потрясенность трагедией народа на войне, сдружился с рядом писателей (осо­бенно ярким впечатлением стала дружба с О. Туманяном). Имя Г. чтимо и в совр. Арме­нии. Уже после смерти Г. именно там был опубл. и очень сочувственно встречен этот роман.

Еще печальнее оказалась участь драма­тич. произведений Г.- небольшие пьесы и инсценировки кавказского периода затеря­лись; написанные в разное время трагедии «Марит» и «Слепые дети», комедия «Тем­ный вечер» не опубликованы и не постав­лены. Одним из замыслов Г.-драматурга бы­ло создание «двух комедий в стиле Грибое­дова» («Автобиография»). Но хотя «Длин­ный рубль» обсуждался в СП, одобрен и окончательно отделан, сценическая жизнь произведения не состоялась.

После взлета творч. активности Г. в 1920-е вновь приходит, как отмечала кри­тика, пауза усталого молчания. К сер. 1930-х имя Г. для широкого круга читателей звучит почти анахронизмом. Но 1930-е рас­крывают Г. в новом качестве. Он поставил за­дачу создать оригинальные либретто совет­ской оперы на различные сюжеты - о древ­ней истории («Александр Невский», муз. Г. Попова), о событиях революции и Граж­данской войны («Прорыв», муз. С. Потоцко­го; «Дума про Опанаса» - по поэме Э. Баг­рицкого, муз. В. Юровского; «Десять дней, которые потрясли мир» - по мотивам книги Дж. Рида, муз. К. Корчмарева). На основе грузинского героич. эпоса Г. создает либретто «Амран», получившее премию на конкурсе в Большом театре (муз. Я. Столлера), а также перерабатывает в либретто пуш­кинскую поэму «Граф Нулин» (муз. М. Кова­ля). Наибольший успех приносит Г. новый текст либретто к опере М. Глинки «Жизнь за царя» - «Иван Сусанин», заменивший преж­ний, содержащий неприемлемые для време­ни «верноподданнические» мотивы. Кроме того, Г. переводит на русский яз. (для поста­новок в М. и Л-де) либретто опер «Фиделио» Бетховена, «Водонос» Керубини, «Нюрнбергские мейстерзингеры» и «Лоэнгрин» Вагнера.

На протяжении всей жизни Г. много рабо­тает как критик и литературовед. Высокопро­фессиональным в науч. отношении было подготовленное им еще в 1911 издание стих. И. Никитина и обстоятельная статья к нему. Он писал об И. Тургеневе и В. Короленко, А. Блоке и Ф. Сологубе, Вяч. Иванове и М. Горьком, С. Есенине, пролетарских и крестьянских поэтах и т.д. Его перу принад­лежит огромное количество сделанных в раз­личное время высококвалифицированных пе­реводов: Мопассан и К. Гамсун, И. Якобсен и Э. Толлер, О. Туманян и А. Акопян, Т. Шев­ченко и И. Франко, П. Тычина и М. Рыльский, Я. Купала и Я. Колас, Хр. Ботев и Хр. Смирненский, А. Мицкевич и М. Конопницкая.

Посл. взлет патриотич. поэзии Г.- годы Великой Отеч. войны, ког­да уже 22 июня 1941 он написал и прочитал по радио стих. «Выходит в бой страна моя родная». В эвакуации, сначала в Таш­кенте, затем в Ашхабаде, где Г. выпускает сб. стих. «Думы», в котором воен. тематика соединена с размышлениями о событиях отеч. истории, переводит узбекских и таджикских поэтов, собирает и ред. вместе с А. Адалис альм. «Лит. Таджикис­тан». В 1956 опубл. поэма «Три сына» (интонированная под древний карело-финский эпос «Калевала», а отнюдь не под Лонгфелло, как отмечала критика). В ней раскрывалась трагедия финской семьи, обманутой гитлеровцами.

Еще в молодости, учительствуя на Псков­щине, Г. заинтересовался детским фолькло­ром, повлиявшим, по его признанию, на сти­листику «Яри». На протяжении всей жизни Г. не забывает о детских стихах и кн.: в 1910-е это «Федька-Чурбан», «Царе­вна-сластена», «Ау!», «Мика-Летунок», «Колыбельная»; после революции: «Хо­зяйка-лентяйка» и «Крылатый почта­льон» (1923), «Веснушки Ванюшки» и «Лети, лето» (1924) и др. Придает значе­ние Г. и разделу «Взрослым о детях» (напр., цикл «В сердце ребенка», «детская» тема в «Ангеле Армении»). Г. выдвигает про­блемы создания детской газ., сбора детских рисунков и вообще внимания к детскому тв-ву. Педагогическая струна в душе Г. всю жизнь определяла его внимание к творч. молодежи. На протяжении мн. лет он вел работу в Лит. ин-те им. А. М. Горького, до последних дней жизни работал над воспо­минаниями «Мое детство».

Путь Г. был длительным, сложным и проти­воречивым. Интересные сами по себе замыс­лы не всегда давали адекватные худож. ре­зультаты. Даже если бы он не написал ни од­ного худож. произведения, его подвижничес­кая просветительская деятельность заслужи­ла бы самую благодарную память. Но и в его худож. наследии есть ряд стих. (о России, ее природе, культуре, тяжкой жизни ее народа в разные моменты истории), без которых по­эзия XX в. была бы неполной.

Жена - Бел-Конь-Любомирская Нимфа Алексеевна (псевд. Анны Алексеевны Городецкой, урожд. Козельской; 1889(?) - 1945) - поэтесса, хозяйка лит. салона.

Адреса в СПб.: до 1911 - 12 линия ВО, д. 15; 1911–13 - доходный дом, набережная р. Фонтанки, д. 143; с 1914 - доходный дом, Малая Посадская, д. 14.

Соч.: Избр. произв.: в 2 т. М., 1987; Мой путь: автобиография // Сов. писатели: авто­биографии. М., 1959. Т. 1; Сады Семирамиды // Лит. Армения. 1971. № 3, 4; Стих. и поэмы. Л., 1974; Русская стихотв. сатира. 1908–67. Л., 1974; Из неопубликованного и забытого // Огонек. 1977. № 24; Письма к А. Блоку // ЛН. М., 1981. Т. 92. Кн. 2; Жизнь неукротимая: Статьи. Очерки. Воспомина­ния. М.: Современник, 1984; Lermontiana (по поводу стих-я «Сон») / публ., вст. заметка А. Закаряна // Вопросы лит-ры. 2014. № 6.

Лит.: Гумилев Н. Письма о русской поэзии. Пг., 1923; Блок А. Краски и слова // Блок А. СС: в 8 т. М.-Л., 1962. Т. 5; Погосян Р. Старейший мастер «Цеха поэтов» // Лит. Армения. 1964. № 3; Смирнов И. О Сергее Городецком // Русская лит-ра. 1967. № 4; Вдо­вий В. Есенин и лит. группа «Краса» // Филол. науки. 1968. № 5; Айвазян А. Быть судимым... по законам для немногих (В. Брюсов и С. Городецкий) // Брюсовские чтения 1973. Ереван. 1976; Никольская Г. Фантастичес­кий кабачок // Лит. Грузия. 1980. № 11; Доценко С. Два подхода к фольклору: С. Городецкий, А. Ремизов // Ученые записки Тартуского ун-та. 1990. Вып. 883; Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. М.: РИК «Культура», 1996; Словарь лит. окружения Игоря-Северянина: в 2 т. / вст. ст., сост., комм. Д. С. Прокофьева. Псков, 2007.

К. Бикбулатова