Грачев Рид Иосифович


ГРАЧЁВ (наст. Вите) Рид Иосифович [18.7.1935, Л-д ― 1.11.2004, СПб.] ― прозаик, эссеист, поэт, переводчик.

По наследственности - бабушка из «бестужевок», ученый медик и практик, коммунист. До революции изменила свою фамилию, оставила в ней одно «т», чтобы отгородиться от графа Витте - ненавистного царского министра. Дед с материнской стороны Арсений Петрович Грачев (чью фамилию Рид взял в кач-ве псевдонима) ― из русских немцев, дворянин, потомственный офицер, участвовал в подпольной борьбе, выполнял задания большевиков. Мать - Маули Арсеньевна Вите (имя заимствовано из повести Р. Киплинга «Маугли») в вопросах любви и семьи следовала учению А. Коллонтай, пропагандировавшей «эротическую дружбу» и «любовную игру» без вступления в брак. [По мнению В. Кузьминой, псевдоним Рид взял в честь матери, журналистки, подписывавшей свои материалы фамилией Грачева ― Ред .]. Дружила с О. Берггольц. О своем отце Иосифе Пинкусе Г. знал, что тот занимал хозяйственную должность в гостинице г. Иваново, в кот. останавливалась мать во время одной из командировок. С отцом никогда не встречался.

В перв. блокадную зиму мать Г. умерла от голода. В 1941, до начала войны, отправленный вместе с детским садом на летний период, Рид позднее был эвакуирован в Кировскую обл. Восемь лет его перемещали из одного детского дома в другой. В рассказе « Посторонний » мальчик-детдомовец страстно хочет, чтобы его усыновили, но человек, на любовь кот. он полагался, не решается на этот житейский подвиг. Этот мотив в рассказах Г. повторяется. Об этом вр. вспоминал: «Я волею администрации попал… в очень тяжелую обстановку. Я сопротивлялся ей по мере сил и за это в числе нескольких психически неполноценных ребят был переведен в спецдетдом ленинградских детей. Там атмосфера была здоровее и несколько мягче, и я там ожил».

Летом 1949 дядя Т. А. Вите увез племянника в Ригу, где Г. окончил ср. школу. В семье дяди - профес. военного - поддерживались дисциплина, порядок, послушание. Г. хорошо учился, писал незаурядные сочинения по лит-ре, посещал занятия по франц. яз., самостоятельно учился музыке. В « Автобиографии » (архив) читаем: «Сначала это были сатирические стихи для школьной газеты “Умывальник”, потом лирические и “философские”, как и подобает в шестнадцать лет».

В 1953 Г . поступил на отд. журналистики филол. фак-та ЛГУ. Университетские годы (1953–59) выпали на период «оттепели». В кон. 1955 пятеро студентов филфака выпустили машинописный альм. «Голубой бутон». Вст. статья содержала манифест жизненных и творч. задач авторов изд.: «Мы будем бороться с серостью в форме и с пошлостью в содержании. Вот единственные ограничения для творчества, кот. во всем остальном должно быть свободно». В университетские годы Г. был увлечен поэзией Серебряного века, г.о. символизмом, посещал семинар проф. А. В. Предтеченского, посвящ. обществ. жизни России нач. ХХ в. Для дипломного соч. избрал тему ― журнал «Мир искусства».

Перв. рассказы Г. написал в университетские годы. К самым ранним относятся « Дом стоял на окраине » и « Песни на рассвете ». В первом еще ощущалась стилистич. зависимость от романтич. прозы ХIХ в. и соц. типизации персонажей той поры. Второй свободен от подражаний. В нем проявилась важная особенность автора в восприятии мира. Его герой ощутил связь с тем, что не исчерпывается предметно-конкретным, ― за видимым таились силы, понять кот. значило бы раскрыть и свою сопричастность тайнам бытия. «Песни на рассвете» стал перв. опубл. рассказом Г. и был помещен в колл. лен. сб. «Начало пути» (1960).

В нач. 1960-х на конф. молодых писателей тв-во Г. заслужило высшую похвалу. А. Битов, участник конф., вспоминает: В. Панова, пользовавшаяся в то вр. огромным авторитетом, объявила Г. «талантом бесспорным, зрелым, надеждой всей русской литературы. Мы все смотрели на него с ревностью и восхищением; и все это из-за рассказа “ Зуб болит ”<1959>». И добавляет: «К 1962 г . слава <Г.> среди нас была безмерна» (А. Битов. Зуб болит, или Порка Спинозы). Рассказ «Зуб болит» стал настоящим открытием Г. и посвящ. изображению душевного состояния индивида, травматич. следа столкновения человека с бездушной реальностью.

В 1960-е Г. напис. серию коротких рассказов, некот. из кот. были опубл. Общее в них - повествование о том, как на детские души наслаивается их первый соц. опыт. В рассказе « Натка» детдомовцев Натку и Сеню тянет друг к другу. В их отношениях проявляются забота, доброта, нежность ― то, чего они лишены в детском доме, т.е. происходит естеств. генерация морали. Однако заводила детдомовских мальчишек устанавливает правило: в мальчишескую компанию принимать лишь тех, кто груб с девчонками. После внутр. борьбы Сеня подчиняется. Естественное формирование характера героя искажено.

В рассказе «Подозрение » (1959) воспитательница добивается от воспитанника согласия на сделку: она простит его за несовершенную кражу в обмен на его ложное признание в воровстве. Уже в раннем возрасте в отношения между детьми заносятся семена принуждения, насилия и недоверия. Рассказы Г. свидетельствовали: в системе сов. воспитания процветает равнодушие к личности детей и ханжество.

В рассказе «Посторонний» взрослый человек, показывая на дерево, объясняет детдомовцу, в чем «вся мудрость жизни». Человеч. жизни как ветки дерева: «одни из нас идут направо, налево другие, и только свернут в сторону, как уж до конца им идти по этому пути. Ничем не остановишь, ничего не вернешь». И на вопрос «А кто там, на самом верху?» отвечает: «Кто не отклонился, не застрял на полдороге? Это - гений! Гений». И заканчивает: «Обида вот где: стремятся к вершине многие, достигает один…». В этом уроке максимализма угадывается мораль и характер самого автора.

Увлеченный темой «индивид - общество - государство» Г. ввел в лит. обиход социально-психологич. понятия «мертвый» и «живой человек», распространение получило и его выражение «никакой человек». «Мертвый человек» - это тот, кто сторонится происходящего в об-ве, «живой» - в нем принимает непосредственное участие. «Никакой человек» не имеет индивидуального лица, он растворен в массе таких же безличных людей, кот. порождает тоталитарное государство.

В нач. 1960-х Г. обратился к публицистике. По заказу «ЛГ» им напис. ст. « Недобрая воля » (1961), опубл. в февр. 1962. Ст., как и следовало в сов. печати, открывалась ссылкой на решения партии: «Двадцатый съезд осудил практику неуважения к людям и систему самоутверждения за счет подавления личной инициативы других…». экономических успехов любой ценой». В статье на примере одного предприятия Г. рассказал о руководителе-самодуре, подавляющем инициативу подчиненных. Заканчивалась статья метафорой: «Поднимите тяжелый камень, лежащий на траве где-нибудь у ограды. Вы увидите обидное для травы зрелище: желтые стебельки, распластались на земле. Эта трава будто забыла свой первоначальный смысл - быть тугой и зеленой, расти в небо. Но не вините траву, <…> нужно убрать камень. Пусть согнута трава, пусть она пожухла. Она имеет перед камнем огромное преимущество: она живая. Она поднимется и зазеленеет».

В этот же период тв-ва Г. писал стихи. Его стих. тв-во по объему крайне скромно, но и в нем замечательным обр. выразился его внутр. мир. В стих. « Контролеру » окружающий близкий социум предстает в виде реалистич. прописанного образа железнодорожного контролера: в руках его компостер, допрашивая пассажира-безбилетника, он «ворошит свирепо документы». Безбилетник на его вопрос отвечает: «Кто я?.. / Никто. / Никто, ничто / и всё: / вагонных рам / дрожание, / рождение сна, / ребеночка рыданье / у скучного / дорожного окна. // И если бы не эти галуны / не этих светлых пуговок охрана, / ты сам бы вспомнил, / как мы все родны / родством вины, / родством / открытой раны <…> // Любовь - это такое / вещество, / способное воспламенять предметы, / любовь - это такое / естество, / оно в тебе, / тебе / понятно это?..». Стихи Г. не похожи на лирику того вр. ― их безыскусность смущает и покоряет. В стих. « Собака я, собака…», «Вот уже который час… » можно уловить перекличку с поэтикой Н. Заболоцкого: «Меркнут знаки Зодиака / над пространствами полей, спит животное Собака, / дремлет птица Воробей…».

Бытовая жизнь Г всегда была нищей и неустроенной. После неудачной попытки работать учителем в поселковой школе, он устроился на мебельную фабрику - обслуживать конвейер пружинных матрасов. На таком конвейере работал герой его повести « Адамчик ». Герой её ― сама подростковая непосредственность. Адамчик удивляется людям, не объединенным ни моральными обязательствами, ни уважением друг к другу. Герой-подросток многократно с недоумением повторяет: «Ничего не понимаю! Ничего не понимаю!..». Повесть была предложена в ж. «Нева» и «Юность».

В. Аксенов реком. «Адамчика» к публ.: «Маленькая повесть Рида Грачева продолжает великие гуманистические традиции русской литературы. В то же время она - глубоко современна. Нужно обладать немалым писательским мужеством, чтобы выбрать такого героя - подростка, рабочего с матрацной фабрики. Существуют привычные, так сказать, уже маститые герои молодой литературы, геологи, альпинисты, рыбаки, трактористы, герои уже заслуженные, овеянные книжной романтикой, а вот такого героя, как Адамчик, что-то давно уже не было. <…> Повесть написана оригинально, живым ярким слогом. Это настоящая литература. Рид Грачев - один из самых талантливых молодых ленинградских писателей». Повесть была принята ж. «Нева», автор получил даже часть гонорара. Но произв. осталось неопубл.

В 1962–63-е Г начинает выстраивать взрослый взгляд на вещи, видеть гл. смысл жизни не в свободе чувств и не в стихии иррационального переживания бытия, а в соц. ответственности .

Г., свободно владевший французским яз., еще в студенч. годы завязал знакомства с молодыми французами, кот. приезжали в СССР с образовательными целями. Эти встречи и доставляемые ему книги стали важной частью его самоопределения в мире культуры. Е. Эткинд в нач. 1960-х привлек Г. в число авторов сб. «Писатели Франции». В ст. Г., посвящ. Антуану де Сент-Экзюпери, проявился талант глубокого понимания тв-ва франц. писателя. Той же теме была посвящ. и ст. « Присутствие духа » (1963), появившаяся в «ЛГ» и представлявшая собой ответ на публикацию купированного варианта романа Сент-Экзюпери «Военный летчик». Статья была переведена и напеч. в одной из французских газ.

В 1963 решался вопрос об издании перв. книги Г. Вот неск. слов из рец. на рукопись кн. «Зуб болит»: Представленная книга «лишена жизнеутверждающей силы, наступательного духа, атмосферы современности… Рукопись наполнена героями неустроенной судьбы, людьми душевно одинокими, ранимыми…» - заключение: «издавать книгу нельзя, нужно потребовать от автора пополнить книгу произведениями, в кот. читатель встретит героев, живущих большими интересами страны» и т.п. В письме изд-ву Г. писал: «Я не могу позволить себе никаких “излишеств”, никаких уступок внелитературным соображениям. Или книга есть и есть ее автор, или же человеческий и литературный уровень моей работы не устраивает работников издательства, но в этом случае я не могу отвечать за мою книгу, и ее должны подписать вместе со мной все». Письмо - пример осмысления личного опыта и принципиального решения проблем авторских прав писателя.

Первая кн. рассказов Г. «Где твой дом», в состав кот. не вошло и трети из написанного им, увидела свет только в 1967.

Тв-во Г. и его гражданская позиция принесли ему известность. Наверное, не было дня, когда его комнатушку, малопригодную для жилья, не навещали поэты, прозаики, филологи - среди них поэты Г. Горбовский, А. Кушнер, И. Бродский, прозаики А. Битов, М. Данини, О. Григорьев, В. Нечаев и мн. др. Приходили чаще всего со своими новыми произведениями. Суждения Г. были всегда четкими, часто неожиданными, и для автора важными, как правило, указанием на его еще не раскрытые дарования.

Среди помощников и покровителей Г. особое место занимали Е. Эткинд (он объяснял исключительное положение Г. среди сверстников тем, что его развитие было «катастрофически быстрым»), Т. Хмельницкая, В. Панова. Они способствовали распространению его известности в академ. среде.

В 1964 Г. оказался в больнице: лит. конфликты, немилосердное курение, сухомятка привели к язвенной болезни. В больнице перевел «Миф о Сизифе» А. Камю, ставший весьма популярным в среде неофициалов, а также сделал перевод «Письма генералу Х.» Экзюпери. Так он вошел в число авторов петерб. самизда.

В том же году в сб. «Писатели Франции» был опубл. очерк Г. «Поль Верлен», и по реком. Е. Эткинда Г. был привлечен к колл. работе над кн. переводов произведений де Сент-Экзюпери. Ему отводился отв. отдел комментариев и было предложено просмотреть вст. статью к кн., написанную Ваксмахером, что стало для Г. поводом написания собств. статьи «Письмо редактору» . Рец. Г. замечательна соответствием тем высоким критериям, без ориентации на кот. невозможно понять ни духовного подвига великого человека, ни его тв-ва.

В архиве Г. сохранился неопубл. сценарий « Суббота в городе », в кот. Г. делает поворот от сочинений придуманных текстов к репортажу о пережитых им реальных событиях. Все его персонажи имеют реал. прототипов. Гл. герой, как и автор, носит «птичью» фамилию - Щеглов. Центр. событие в сценарии избиение героя в штабе народной дружины. Г. хотел показать насилие как систему, в кот. включены различные составляющие власти ― милиция, дружинники, государство. Свое психическое нездоровье Г. отчасти объяснял подобным избиением.

В 1965 Г. был помещен в психоневрологич. клинику. Всё созданное им во втор. пол. 1960-х оказалось написанным в промежутках между пребываниями в больницах, помещение в кот. в большинстве случаев было оправдано поведением, кот. было опасно для собств. жизни Г. Началось новая и в высшей степени драматич. пора его жизни: за взлетами творч. активности следовали приступы разрушительной депрессии.

Во втор. пол. 1960-х Г. ставил перед собой задачу опознать те общественно-культурные силы, кот. история может поручить решение «вечных» проблем России. Эссе «Значащее отсутствие», «Интеллигенции больше нет» , « Настоящий совр. писатель» отмечены четкими нравств. ориентирами, какими, по мнению Г., подлинный совр. писатель должен руководствоваться. «Нет настоящего современного писателя - нет и настоящего современного общества. А это значит, что у каждого живущего человека - сознает он это или нет - отнято чувство общности с себе подобными, и он оказывается замкнутой изолированной системой <…> Писателю - потенциальному современному писателю - нужна культура отношений, делающая возможным его свободное участие в духовной жизни общества. <…> Но он не может существовать <…> пока общество воображает, будто современную литературу можно заказывать…». В некот. моментах эссе Г. оказываются близки по духу и мыслям статье А. И. Солженицына «Жить не по лжи», получившей хождение на восемь лет позже.

После успеха Г. как автора статей о де Сент-Экзюпери и Верлене он получил заказ на ст. о популярном французском прозаике и публицисте Франсуа Мориаке. Статья о «Мориаке-романисте» была напис. в строгих рамках литературоведч. обзора, освещения творч. проблем, переживаемых «христианской, буржуазной, провинциальной» Францией и - шире - Зап. Европой в нач. века. «Буржуазность» персонажей романов Мориака Г. относит к соц. болезни под назв. «мещанство» со свойственными ей ограниченностью, приватностью, общ. трусостью. Той же болезнью, по мысли Г., поражена и сов. служивая интеллигенция.

Сохранившийся в архиве рассказ « Растущее лицо » Г. посвятил конфликту двух нравств. позиций: новой независимой интеллигенции и сов. служивой. Молодой ученый хочет понять причину своего подавленного состояния, почему он иначе, чем другие, воспринимает жизненные обстоятельства. Он соглашается посетить изв. врача. Осн. содержание повествования - диалог психиатра с пациентом о том, как в существующей ист. ситуации отстоять право на сохранение своей индивидуальности. В понимании Г., служивый интеллигент, выбирая «социальный статус», отказывается от свободы личности и от ответственности за об-во, в кот. живет и от кот. зависит.

«Уроки Фолкнера » - ответ Г. на вызвавшие в его среде дискуссии по поводу публикации романов американского прозаика. Заслугу Фолкнера Г. увидел в том, что писатель «смело разлагал и без того разлагающий мир, чтобы понять мотивы поведения каждого человеческого существа» и т.о. почувствовать «личное, индивидуальное, а значит и цельное начало жизни вопреки непрерывному распаду “связи времен”». Тогда об-во может начать приходить на помощь индивиду, защищающегося самого себя. И эту статью Г. писал так, чтобы читатель мог задуматься и о проблемах у себя на родине.

Абсурд повседневности все более подавлял Г. Задавленность обстоятельствами не смягчала его требовательности ни к себе, ни к другим. Для него, уже предвидевшего крах сов. системы, годы брежневского застоя были пыткой, он чувствовал себя жертвой истории. В эссе « Значит, умирать ?» (1968–69) он стремится разбудить в соотечественниках нац. гордость и забытые нравств. законы. «Нужно отказаться от всех авторитетов, кроме авторитета любви, мы узнаем ее, стоит нам только освободить души от невероятного мусора, оставшегося после всех наших потрясений <…> Все народы узнают в нас себя, и на Земле станет жить единое Человечество». В этом эссе он делает поразительно точное предсказание: «У нас осталось 15–17 лет, чтобы избавиться от логики смерти и избавить от нее весь мир».

В 1969 Г. напис. реферат « М. Антониони, фильм “КРИК ”» для поступления в аспирантуру лен. Ин-та музыки, лит-ры по специальности «киноведение», но время, отпущенное ему болезнью на тв-во, истекало.

Тяжело больному писателю грозило пожизненное заточение в одной из психбольниц, если бы В. Н. Кузьмина, преподаватель русской лит-ры Ин-та культуры, не взяла на себя обязанности опекуна больного гения и задачу сохранить неопубликованные и незаконченные рассказы, дневниковые записи, письма, кот. позволят исследователю добавить штрихи к драматич. судьбе Г. В 1994 стараниями друзей Г. увидела свет его кн. « Ничей брат ». Итоговая кн. Г. готовится к изданию.

Великие события кон. 1980-х ― нач. 90-х не произвели на Г. большого впечатления, скорее всего, события представлялись ему слишком незначительными в сравнении с тем, что происходило в его внутр. мире…

Г. не случайно сравнивают с ночным метеором. Его путь был кратким, но за это время он осветил значение русского реализма с его глубоким анализом духовного состояния современников и пониманием национальных проблем, тесную идейную связь реализма с интеллигенцией, установил «значащее отсутствие» интеллигенции в совр. России и те проблемы, кот. новой независимой интеллигенции предстоит решать. Он сам стал пионером и идеологом культурного сопротивления, автором зародившегося самиздата.

Многие его современники могут сказать: участие Г. в лит. процессе 1960-х стало для них высоким одухотворяющим началом.

Соч.: Где твой дом: Рассказы. М.-Л., 1967; Адамчик: Повесть // Часы. 1976. № 2; [Стихи] // Часы. 1976. № 3; [Стихи] // У Голубой лагуны: Антология новейшей русской поэзии. Ньютонвилль, 1980–86; [Стихи] // Острова: Антол. / Сост. А. Антипов, Ю. Колкер, С. Нестерова, Э. Шнейдерман. Л., 1982; Ничей брат: Рассказы и эссе. М., 1994; [Стихи] // Русские стихи 1950–2000 гг.: Антол.: В 2 т. / Сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. М., 2010.

Лит.: Бурсов Б. Критика как лит-ра. Л., 1976; Писатели Л-да: Биобиблиогр. справочник. 1934–81 / Авт.-сост. В. Бахтин и А. Лурье. Л.: Лениздат, 1982; Хмельницкая Т. В глубь характера. Л., 1988; Битов А. Зуб болит, или Порка Спинозы // Лит. обозрение. 1992. № 10; Гордин Я. Долгое отсутствие // Грачев Р. Ничей брат. М., 1994; Рейн Карасти. Жертва обстоятельств // Звезда. 1999. № 3; Иванов Б. Рид Грачев // История лен. подцензурной лит-ры: 1950–80-е гг.: Сб. СПб., 2000; Памяти Рида Грачева // Звезда. 2004. № 12.

Б. Иванов

  • Грачев Рид Иосифович