Григорьев Олег Евгеньевич

ГРИГО́РЬЕВ Олег Евгеньевич [6.12.1943, Вологодская обл.- 30.4.1992, СПб.; похоронен на Волковом кладб.] - поэт, детский писатель.

Родился в эвакуации, после войны мать Г. с двумя детьми вернулась в Л-д. В кон. 1950-х был исключен из школы при Академии художеств, где учился вместе с М. Шемякиным, то ли «за формализм», то ли за сочинение хулиганского «Евгения Онегина на целине», то ли просто на неуспеваемость. Так или иначе, но художником Г. не стал. И хотя, по словам М. Яснова, он был отменным рисовальщиком, стихи его в дальнейшем иллюстрировали другие.

В лит-ру вступил в амплуа детского поэта («Чудаки», 1971). Одно это уже следовало расценивать как большую удачу, ибо в «годы застоя» издать кн. молодому автору, не состоящему в Союзе сов. писателей, было почти невозможно, тем более кн. решительно «аполитичную». Существовал своего рода порочный круг: чтобы издать кн., надо было быть членом СП, но чтобы стать членом СП, необходимо издать две кн. Впрочем, в том же 1971 «удачливый» молодой поэт был привлечен к уголовной ответственности за хулиганство и, получив три года «химии», отправился, можно сказать, на ист. родину - в Вологодскую обл., на стройку.

Надо отдать должное смелости издательских работников, выпустивших в 1980 в свет второй сб. детских стихов Г. «Витамин роста». То, что автор отбывал срок не «за политику», было, разумеется, «смягчающим обстоятельством», но сам факт «отсидки» не отменяло. Выход второй кн. открывал Г. двери в СП, где он мог бы уже на вполне законных основаниях заниматься единственным делом, кот. любил и умел: писать стихи. Но последовала история, многажды и на разные лады рассказанная. Будто бы некий партийный руководитель весьма высокого ранга услышал, как его малолетний внук с энтузиазмом читает вслух какую-то вполне невинную «страшилку» из «Витамина роста». Исполнившись негодования, он позвонил в секретариат СП, и Г. было отказано в членстве. Впрочем, ничуть не менее вероятно, что «до руководства» дошли и «взрослые» стихи Г. наподобие следующего «репортажа с вологодской стройки»: «С бритой головою, / В форме полосатой / Коммунизм я строю / Ломом и лопатой».

Наверное, не следует придавать этой истории слишком драм. оттенок. Поэта не выдворили из страны, не посалили - всего лишь не предоставили ожидаемых льгот и привилегий. Сильному характеру это дало бы только дополнительную закалку. Однако Г., сильный поэт и, возможно, физически сильный и смелый (во всяком случае во хмелю) человек, силой воли не обладал определенно. И продолжал плыть по течению, называемому «андеграундом». Жизнь его все более напоминала некий рукотворный ад: случайные неквалифицированные работы, алкоголь, пребывание в псих. лечебницах и т.д. Тем временем наступает «перестройка», Г. становится членом Пен-клуба, и в 1989 выходит его третий детский сб. «Говорящий ворон». Однако в момент выхода кн. Г. снова под следствием - за «применение насилия в отношении представителя власти » в лице участкового милиционера. Однако на сей раз за него вступается «писательская общественность» (Б. Ахмадулина и А. Битов) и дело заканчивается условным сроком. А незадолго до смерти Г. исправляется очевидная «историческая несправедливость», и Г. принимают в СП. Отметим, что в нынешнее время - как бы в полном соответствии с «принципом толерантности» - детские стихи Г. печатаются под одной обложкой с произведениями С. Михалкова и А. Алексина, некогда блокировавших вступление Г. в писательский союз.

«Детским писателем» Г. следует считать ровно в той же мере, что и во многом сформировавших его поэтику обэриутов, в первую очередь Д. Хармса и Н. Олейникова. К учителям и предшественникам, учитывая тяготение Г. к стилевому минимализму и «социалистическому гиньолю», можно прибавить и Н. Глазкова. «Взрослые» стихи Г. стали изд. лишь с нач. 1990-х, но уже с нач. 1970-х некоторые стали достоянием городского фольклора. А знаменитый «электрик Петров» («Я спросил электрика Петрова: / - Для чего ты намотал на шею провод? / Петров мне ничего не отвечает, / Висит и только ботами качает») породил массу подражаний и стал едва ли не основоположником нового жанра - катрена, тяготеющего к структуре частушки, с непременным «садистским» содержанием, крайне редко удачного у эпигонов Г.

Протагонист, «лирический герой» стихов Г. по странному совпадению зовется... Олегом Григорьевым («Григорьев Олег ел тыкву / И упал в нее с головой...» и др.). Г., подобно Вен. Ерофееву и Э. Лимонову, намеренно как бы уничтожает дистанцию между автором и своим деклассированным «героем», тем самым позволяя второму с предельной убедительностью и искренностью говорить и делать - с точки зрения «общепринятого» - всяческие глупости и гадости. «Подпольный парадоксалист» Достоевского (а лит.-психологический генезис «героя» стихов Г. определенно таков) предрекал: «...среди всеобщего будущего благоразумия возникнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше сказать, с ретроградной и насмешливою физиономией, упрет руки в боки, скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам это все благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью <...>, чтоб нам опять по своей глупой воле пожить!» И далее: «...все дело-то человеческое, кажется, действительно в том только и состоит, чтоб человек поминутно доказывал себе, что он человек, а не штифтик! хоть своими боками, да доказывал; хоть троглодитством, да доказывал» (Достоевский Ф. М. ПСС. Т. 5).

Читая стихи Г., где нарочитый натурализм соединяется с черным юмором, порой возникает ощущение, что поэт - это и есть тот самый «насмешливый джентльмен», дорогой ценой - «своими боками» и «троглодитством» - вынужденный платить за собств. «человеческое дело». Поэзия Г. в целом может быть названа своеобразными «Поэтическими записками со дна социалистического мегаполиса», состоящими из значительного количества внутренне законченных, «минимальных» (преобладают четырех- и двухстрочные) стих. В основу каждого положено какое-либо абсурдное «событие», «происшествие», как правило, «алкогольно-эротически» окрашенное. Нередко стих. оказывается как бы рифмованным аналогом анекдота черного юмора. Оценочный момент на уровне текста отсутствует, подменяясь формально логическим, абсурдным «выводам». Поэтич. техника отточена до виртуозности. Стихи Г. обладают значительным «графическим потенциалом», поэтому неслучайно сотрудничество поэта в посл. годы жизни со стремительно обретавшими популярность - в немалой степени и за счет «текстов» Г. - «митьками».

В 2002 на д. 10 по Пушкинской ул., где поэт провел посл. месяцы жизни, установлена мемориальная доска.

Из написанного о Г. особо следует отметить монографию Е. Хворостьяновой, с подробным анализом поэтики Г., и работу В. Бондаренко, где акцент делается не на собственно поэтической, а на этической стороне тв-ва Г.

Соч. : Чудаки. Л., 1971; Витамин роста. Л., 1980; Говорящий ворон. Л., 1989; Стихи. Рисунки. СПб., 1993; Поздние петербуржцы: поэтич. антол. СПб., 1995; Птица в клетке: стихи и проза. СПб., 1997; [Стихи] // Русские стихи 1950–2000 гг.: антол.: в 2 т. / сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. М., 2010; Молоко // Зубренок: прилож. к газ. «Лит. Петербург». 2013. № 5; и мн. др. изд.

Лит .: Топоров В. [Предисл.] // Поздние петербуржцы. СПб., 1995; Яснов М. Вослед уходящей эпохе // Птица в клетке. СПб., 1997; Крестинский А. Угол (Мемуар. Папка с оборванными завязками) // Петрополь. 1997. № 7; Бахтин В. Олег Григорьев и народная песня // Звезда. 1998. № 6; Хворостьянова Е. Поэтика Олега Григорьева. СПб., 2002; Пиретто Д. Ленинбургские дворы, социалистическое пространство для ребят и бомжей // Pietroburgo capitale della cultura russa. Salerno, 2004; Бондаренко В. По адским кругам Олега Григорьева // Лит. Россия. 2005. 22 июл.; Астафьева О. «Время устало?» - образ города в поэзии Олега Григорьева // Феномен Петербурга. Труды конф. СПб., 2006; Козлова С. Отцы и дети в мире «черного юмора» Д. Хармс и О. Григорьева // Русская лит-ра в XX в.: Имена, проблемы культурного диалога. Вып. 9. Томск, 2008; Детские писатели СПб.: Краткий биобиблиогр. справочник / автор-сост. Н. Н. Бутенко. СПб., 2013.

В. Бобрецов