Ильичев Алексей Валентинович

ИЛЬИЧЕ́В Алексей Валентинович [4.8.1970, Л-д - 19.8.1995, Л-д] - поэт.

Родился в рабочей семье, всю жизнь прожил на окраине города - в Рыбацком; учитывая небогатую и недлинную биографию И., о нем можно было бы сказать, что он «дитя рабочей окраины». Закончил Радиотехнический техникум, работал подсобным рабочим на стройке. Знакомство и дружба с Н. Абельской, жившей по соседству, в перв. пол. 1990-х привели И. в ЛИТО В. Лейкина. Стихи молодого И., неровные и, как казалось некот. членам ЛИТО, необязательные, сперва не обратили на себя внимание, однако волшебное преображение «гадкого утенка» с пролетарской внешностью происходило стремительно: к 1994 многие посещали ЛИТО, чтобы услышать новые стихи И., короткие, афористичные, с неожиданными поэтич. ходами и необыкновенно свежими интонациями: «Я полюбил свою лопату. / Я полюбил свою работу. / Я полюбил свою зарплату. / Пусть и меня полюбит кто-то» или: «Как пятна на шкуре леопарда / Встречаются при ходьбе, / Вот так же придется встретиться / Когда-нибудь мне и тебе».

В единственной прижизненной кн. «Наброски равновесия» ярко заявлены культурные и поэтич. предпочтения И. Мн. тексты носят отпечаток его занятий китайской поэзией и философией; как правило, восточная традиция сталкивается с русским бытом и подвергается иронич. переосмыслению: «Подобно щупальцам паучьим / В банке из-под огурцов / Укроп расцветает, скотина». Или: «Проехала кара, прошел электрик усатый, / С ним рядом худой и высокий его ученик. / Всего три дня прошло с тех пор, как нам дали зарплату. / Протяжно и грустно в четвертом цеху кричат обезьяны» (« На китайский мотив »).

Другая лит. традиция, кот. И. отдает дань, - линия, идущая от обэриутов к О. Григорьеву. В строчках «Ветер в воздухе сплошном / Крутит свой велосипед» явственно ощущается влияние А. Введенского, а в маленьком шедевре «Один человек, / Перепив, блеванул. / А другой человек, / Наступив, утонул» столь же очевидны интонации О. Григорьева. Однако в рец. на кн. Вс. Зельченко проницательно отмечает серьезность и трагизм стихов И., не укладывающихся в рамки какого-либо опр. направления.

Еще одним лит. ориентиром для И. был В. Ходасевич. Вот следы его влияния: «Василич лежит на железных дверях / В больших сапогах на тяжелых ногах, / И воздух составом каким-то пропах, / Который нельзя объяснить на словах». Четверостишие кажется цитатой из стих. Ходасевича «Окна во двор», но при этом экзистенциальная ирония оригинала маскируется дополнительным слоем иронич. рефлексии. Поэт не столько дурачится и играет, сколько создает вербальное соответствие страшной нелепости окружающего мира. Если при подобном восприятии часто страшному и бессмысленному миру цивилизации др. поэты противопоставляют осмысленный мир природы, но в стихах И. этого не происходит. Природа по части странности и «кривизны» мало чем отличается от человеч. мира: «Дерево на берегу / Растет по такой кривой, / Словно бы хочет плыть / И грести головой». Здесь олицетворение не приводит к обыкновенному эффекту «оживления», потому что прикосновение к миру человеческого скорее способно умертвить, чем оживить что-либо.

Вскоре после выхода книги двадцатипятилетний И. погиб. По одной из версий, он пытался прогуливаться по парапету моста через какую-то подмосковную речку, но не удержал равновесия (см. название первого сб.). Унесенное течением тело было обнаружено через неск. дней.

Уже после смерти И. было подготовлено и осуществлено неск. публикаций, по кот. видно, насколько быстро рос поэт; в посл. год жизни им были напис. десятки впечатляющих стих., кот. он не успел не только опубл., но и прочитать даже близкому окружению. Мн. стихи (так же, как и в сб. «Наброски равновесия») содержат мотив смерти, г.о. от воды. Создается впечатление, что реальная смерть И. стала проекцией его поэзии на жизнь: «Рыбы рисуют узоры хвостом, / На дне реки цветут сорняки, / Воды движутся на восток, / Откуда рукой подать до руки, / Тебе протянутой издалека, / Без всякой цели, но неспроста, / И разжимается вдруг рука / У глядящего вниз с моста».

Ясно, что образ моста не только у И., но во всей мировой поэзии связан с архетипом перехода из одного мира в другой, что река - неизбежный символ границы между мирами живых и мертвых, но буквальное биографическое воплощение мифа кажется чрезмерно нарочитым: «Славный метод - до самого света / Этой тьмы не снимать с головы. / Лечь на снег и проснуться лишь летом, / На лугу, в окруженье травы. / Славный способ не делать движений, / Замереть, умереть на лету. / Уловить на себе приближенье / Новой жизни, шаги на мосту».

В 1997 во втором номере альм. «Невский альбом», посвящ. тв-ву ЛИТО В. Лейкина, вышла подборка стих. И., в кот. были включены как стих. из «Набросков равновесия», так и то, что было напис. им в короткий период после выхода книги. По последним стих. видно, как меняется его интонация, как выросло мастерство, как мощно звучит трагическое начало: «…То все разладится, и в дыры / Течет, как масло, тяжело / Железное дыханье мира, / Его скрежещущее зло».

Присущая поэту ирония сохраняется, но если раньше, пока И. осваивал традицию обэриутов, она зачастую использовалась для создания комич. эффекта, то теперь служит трамплином для прыжка в философический омут: «Как называлось то животное, / Что выползало из воды <…> Остался только след петляющий, / Пересекающий весь лист, / И ничего не понимающий / Стареющий натуралист». Посл. строфа создает впечатляющий образ совр. человечества, безуспешно пытающегося проникнуть в эволюционные тайны собственного происхождения. Короткое, предельно прозрачно написанное стих. вмещает не только историю от земноводных до homo sapiens, но и поэтич. оценку плачевного итога тоскливой рефлексии самого homo.

Через пять лет после смерти И. в изд-ве «Знак» вышла в «кассете» со сб. В. Бобрецова, В. Лейкина, Е. Пицык, В. Хованова и Б. Чечельницкого его кн. стихов «Силуэт акробата» . Название подсказано стих. « Мне хочется выплыть, как камню, на берег… », кот. завершалось строфой: «Излишек бесплатного воздуха слева и справа, / И нет ничего ненадежней, вернее каната, / И там на песке отражается тенью корявой / Слепой силуэт, приглашая к себе акробата». Образ акробата-канатоходца, видимо, всерьез занимал воображение И. (вспомним его посл. прогулку по парапету); одно из наиболее совершенных и глубоких его стих. посл. периода также построено на этом образе: «Жизнь становится проста - / Легче и больней, / Акробату без шеста / Легче и вольней. / Птица с каменных дерев / В воздух входит вброд, / Остается, умерев, / Жить наоборот».

И. пробовал писать прозу. В сб. «Как бы проза» (И. соседствует там еще с пятью авторами, название же сб. получил по одному из текстов И.) включено четыре его текста, по жанру находящихся ближе всего к эссе. Как сказано в послеслов., «количество находок, мест, останавливающих внимание, у Ильичева велико: едва не каждая фраза чем-нибудь нас одаряет». Впрочем, если И. успел стать мощным и самостоятельным поэтом, в прозе он был новичком, то ощутимо подражая интонациям Вен. Ерофеева, то воспроизводя синтаксич. конструкции А. Платонова.

Соч .: Наброски равновесия. СПб., 1994; [Стих.] // Невский альбом. 1997. № 2; [Эссе] // Как бы проза. СПб., 1997; Силуэт акробата. СПб., 2000; [Стих.] // Двадцать три. ЛИТО Вячеслава Лейкина. СПб., 2008; [Стихи] // Русские стихи 1950–2000 гг.: Антол.: В 2 т. / Сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. М., 2010.

Лит .: Зельченко В. Алексей Ильичев. «Наброски равновесия» // Невский альбом. 1996. № 1; Абельская Н. Алексей Ильичев (1970–95) // Невский альбом. 1997. № 2; Пугач В. 1) Обретение музыки // Там же; 2) Как бы послесловие к прозе // Как бы проза. СПб., 1997.

В. Пугач