Карпов Пимен Иванович

КА́РПОВ Пимен Иванович [6(18).8.1884 или 1887, с. Турки Рыльского у. Курской губ. - 27.5.1963, М.] - поэт, прозаик, публи­цист.

Родился в крестьянской старообрядчес­кой семье. О своем селе К. позже писал: «Наш край - село скрытников-староверов. Табором кочевым разбросано оно по холмам в верховьях речки Клевени и речки Амони. Это рубеж Украины, ясеневая дикая заросль, перевал солнца: отсюда весной перевалива­ется рыжий лежебок-солнце на Север» (« Из глубины »). Обильный солнечными днями край наложил свою печать на светоносную образность произведений К., выразившуюся даже в названиях книг, а соседство с Мало­россией зафиксировалось в обильных украи­низмах их языка.

В 1905 К. принимает участие в рев. пропаганде среди крестьян. К 1906 от­носятся его перв. публикации (очерки и сти­хи) в леворадикальной газ. «Курская весть», стоившие ему в 1907 ареста и заключения в тюрьму в г. Рыльске, откуда он с помощью товарищей бежал и некот. время скры­вался в Финляндии.

Намерение продолжить свой лит. путь приводит его в СПб., где он устраивает­ся поденщиком на резиновую фабрику «Тре­угольник». К. сближается с литераторами И. Ясинским (в квартире кот. на набе­режной Черной речки некот. время про­живает) и Л. Андрусоном, а затем и с более широким кругом писателей, включая и сто­личную элиту, регулярно посещает собрания Религиозно-философского об-ва и «сре­ды» на «Башне» Вяч. Иванова. Тогда же начи­нает публ. как поэт в петерб. ж. и газ. «Весна», «Мир», «Неделя», «Совр. слово», в приложении к «Ниве». С явным авансом похвалы стихи начинающего поэта приветствуются прессой: «Вот Пимен Карпов, молодой рабочий, с виду мешковатый, непо­воротливый, будничный. А в душе у него - сказка - с золотыми зорями, с серебряными реками, жемчужными туманами, бриллианто­выми росами. Сколько аромата, нежности и радуги в душе этого молодого мужика!» (Шебуев Н. Поэтич. анархизм // Весна. 1908. № 11. Март). На самом же деле стихи К. этого периода обильно насыщены расхо­жими образами, в них только изредка мель­кают картины родного поэту крестьянского края, но и то на них лежит печать недостаточ­но органически усвоенного символизма. Поз­же К. говорил о том, что будто бы в 1911 им был подготовлен к изданию поэтич. сб. « Знойная лилия », содержание кот. со­ставили стихи первого периода тв-ва; данные о выходе такого сб. историкам лит-ры не изв.

В 1909 выходит перв. кн. К. « Говор зорь », состоящая из очерков-инвектив, на­правленных против городской интеллиген­ции, безнадежно будто бы отошедшей от здоровых основ нац. жизни. Наци­ональные корни К. видит в деревне, в кресть­янстве, при разговоре о кот. автор то и дело с публицистич. тона своей книги переходил на лирический и апологетический. «И как это ни неприятно „интеллигенции”, народ чует говор зорь - голос Бога, правды, красоты и любви, чует грядущий расцвет жиз­ни среди степей и лесов и бодр духом и по­лон сил. Город, т.н. городская культура, развращает, губит народ, спасется он только в деревне, на земле». Интеллиген­ция же обвиняется К. в грехах эгоизма, ду­ховном ограблении народа путем монополь­ного владения культурными благами и лице­мерном «народолюбии». В вызове интелли­генции К. стремился быть последовательным. Так, в письме от 7 апр. 1910 В. Розанову он декларировал: «Вы мне враг. Вы этого, вероятно, и сами не станете отрицать; да и вооб­ще все, кого я знаю из интеллигентов,- лю­тые враги мне и готовы меня в ложке пото­пить; интеллигенты не щадят нас, сынов наро­да, не будет им пощады и от народа». Пись­мо заканчивалось: «Если будете писать по заказу для „Нового времени” и „Русско­го слова)” - не избежите общей участи ин­теллигентов. Я предупредил Вас» (см.: Куняев С. Певец светлого града // Карпов П. Пла­мень. Русский ковчег. М., 1991). Полной последовательности в «борьбе» с интеллигентами, однако, не получается. В 1909 К. добивается личного знакомства с А. Блоком, кот. в письме того же года признается: «Вас я ценю как прекрасного, доброго, сердечного человека и националь­ного поэта... но интеллигента так же не одоб­ряю в Вас, как и во всех». С еще большей признательностью высказывается и А. Бело­му в письме к нему в 1910: «Вы многое види­те духовным оком своим, что от нас простых смертных скрыто. Я прямо скажу, что Вашими устами иногда говорит Дух Святой. Вот поче­му Ваше мнение для нас, служителей Бога и Его Святого Духа, дорого и родно». Да и к характеристике В. Розанова в цитиро­ванном выше письме он делает в его конце существенную поправку: «Поступайте, как говорит Вам Ваша совесть, но Вы не имеете права губить в себе народный гений». Сбли­жается К. и с Мережковскими, которые счита­ют, что «он мог бы стать значительным явлением, если бы „ускромнился и вошел в разум”» (Из письма З. Гиппиус к А. Белому от 8 дек. 1909). Лит. общественностью книга К. была встрече­на сочувственным вниманием. Блок при­числил ее к книгам «„русских вопленников”, в кот., при всем их косноязычии, есть не одни чернила, но и кровь» (« Литературный разговор », 1910). Л. Толстой, кот. как «учителю жизни» К. ее послал, одобрил в своем ответе автору превалирующую в ней мысль о «великом значении» и «великой бу­дущности» крестьянства. Толстому книга им­понировала «смелостью мысли», и «обвинительным» тоном. Несколько позже о кн. высказался и В. Розанов, отметивший, что эта «небольшая и страстная книжка» «бурлит, кипит, рвется, но несостоятельна в своем отрицании города», поскольку «ни в созерцании Платона, ни в созерцании Тол­стого, ни в созерцании Пимена Карпова - город не устраним. Город - это есть многооб­разие, сложность, опыт разнообразных тре­ний; пожалуй - место гибели единичных душ и роста целого... около него вращается и движется цивилизация и история» (Пимен Кар­пов и его «Говор зорь» // Прямой путь. Еже­месячное изд. Русского народного союза Михаила Архангела. 1914. Кн. 2). В этой же статье Розановым запечатлен портрет К. периода выхода в свет его перв. кн.: «...в сущности очень интересный, молодой че­ловек: среднего роста... плотный, сильный, уг­рюмый, молчаливый, внутренне приветливый».

В 1913 выходит отдельным изд. роман К. « Пламень: Из жизни и веры хлеборо­бов » (на титульном листе указан 1914) - своеобразный отклик на активно обсуждав­шуюся в столичных элитарных кругах про­блему интеллигенции и религии. Одновре­менно он явился и полемическим ответом на посвященный этой же теме роман А. Белого «Серебряный голубь» (1910), в кот. сти­хия народной (хлыстовской) веры предстает темной и косной силой, погубившей доверив­шегося ей героя-интеллигента. В «Пламе­ни...» все как раз наоборот: образом тьмы, самого дьявола выступает представитель при­вилегированного сословия, помещик и «камергер-деторастлитель» Гедеонов, а светлым началом - руководимая хлыстом Крутогоровым секта неких живущих «в обители среди старых мятежно раскинувшихся садов», по­ющих радость и солнце «пламенников». Есть здесь, правда, и представители темных сил в религиозных исканиях народа - секта сатанаилов. Кн. насыщена картинами «ду­шевных и телесных» мучительств, насилия и свального греха, совершающихся в русских церквах «кровавых месс». Роман К. приоб­рел репутацию «скандального» и вскоре же после выхода был конфискован цензурой. Кн. была встречена разноречивыми оцен­ками в критике, в частности, Блоком. В ст. о романе он определил его как «плохую аллегорию» и отметил в нем «сукон­ный язык и... святую правду», а в конце свое­го отзыва обобщил: «Пусть это приложится к познанию России». Иванов-Разумник указывал на эпигонскую зависимость от «ремизовского построения фразы», реминисцен­ции в ней из Андрея Белого, а самого автора назвал «отравившимся» лит. модернизмом. Отмечалось и влияние Ф. Сологуба. В основу почти всех негативных оценок легли два мо­тива: нагнетание мрачных картин в изобра­жении души и жизни русского «хлебороба» и бесконтрольное следование расхожим тен­денциям декадентской лит-ры. Автора упре­кали в том, что он «навязывает без того тем­ному и несчастному крестьянству русскому какие-то небывалые мысли и чувства, подоб­ранные в туманной, промозглой атмосфере петербургского декадентства» (Философов Д. Бред // Речь. 1913. 14 окт.), в том, что он своим романом возвел новую клевету на рус­ский народ, на русское «сектантство, и без того тяжко страдающее», что никаких «сатанаилов» среди русского народа не было и нет (Бонч-Бруевич В. Новый ритуалист // Киевская мысль. 1913. 27 окт.), что, пытаясь нарисовать «революционное движение в крестьянской среде», автор заливает его «эксцессами жестокости, соединенной с экс­цессами пола» (Ашешов Н. (Ожигов Ал.). Лит. мотивы // Совр. слово. 1913. 17 окт.). В положительных же оценках утверждалась как раз противоположная мысль - о несо­мненном существовании в какой-то части на­рода этих «эксцессов», о том, что в «Пламе­ни...» «с огромным поэтическим мастерством и искренним пафосом повествуется о целом ряде кровавых преступлений, совершаемых на дне нашей сектантской темноты» (Ясин­ский И. Костомаров, Хвольсон, Пимен Кар­пов и сатанаилы // Биржевые ведомости. СПб., 1913. 10 окт. Веч. вып.); в иных из подобных отзывов заострялась даже мысль об актуальности романа К.: «Страшная, кош­марная книга, но книга, явившаяся не поздно, книга, вопиющая о „переоценке” многих ценностей, напоминающая о многих грехах, предостерегающая и пророческая» (Шарков В. Книга ненависти // Южный край. Харьков. 1913. 24 окт.).

В 1915–16 К. сближается с поэтами «кре­стьянской купницы», особенно с С. Клычковым, С. Есениным, А. Ганиным. В окт. 1917 выдвигается кандидатом в Учредительное со­брание от партии эсеров (избран не был). Превратившись после революции из недав­него «нелегала» в приветствующего новую власть писателя, К. в нач. 1920-х активно издается. В 1920 выходит сб. рассказов « Трубный голос » - о развале и сумятице нынешней деревенской жизни, в 1922 вместе с отдельно изданными драматич. по­эмами « Богобес » и « Три зари » появляются в свет два его поэтич. сб. - « Русский ковчег » и « Звездь », в кот. ранние сти­хи дополняются новыми: о мессианской судь­бе России, ступившей на свой трагич. путь (« Светлоград », 1917). Стихи этих двух книг по-прежнему находятся под значитель­ным влиянием символизма, окрашены осо­бенной религиозной символикой, образнос­тью и отличаются обилием образованных в символистском духе неологизмов: «грозоцвет», «солнцеструй», «трепетнозвездный», «цветопад», «весеннесинь», «лесолунный цветок», «огнепраздновать», «светословенно», «цветогрозы» и пр. По словам совре­менника, высказанным в этом же 1922, К. в своем тв-ве выразил «хлыстовскую одержимость» русского народа, тогда как Л. Толстой выделил его «христиански сми­ренную просветленность», а Блок - его «мечтательность и нежность» (Руднев А. Бес­шабашный // Вестник лит-ры. 1922. № 2–3). На сб. «Русский ковчег» и «Звездь» путь К.-поэта в основном завершается; лишь в сер. 1920-х создаются им как бы вы­нужденные стихи, посвящ. смерти троих своих друзей: А. Ширяевца, А. Ганина и С. Есенина - « В застенке » (1925) и « Три поэта » (1926). Посвященные в первом из них строки расстрелянному А. Ганину стали вполне пророческими по отношению ко всем новокрестьянским поэтам, расстрелянным позже и вычеркнутым из лит-ры: «И стала по растерзанной России / Бродить твоя растер­занная тень...» Завершались стихи строфой, в которой светоносная, «огненная» символи­ка К. обретала подлинный историч. смысл: «А мы, на ком лежат проклятья латы, / Себя сподобим твоему огню. / И этим незем­ным огнем крылаты / Навстречу устремимся звездодню!».

В период политики и стратегии раскресть­янивания К. разделяет судьбу прочих оттор­гаемых от лит. процесса новокрестьянских поэтов. Партийная критика считала, что тв-во К. представляет собой «прямой мост к реакционному отрицанию возможности пе­ределки деревни» (КЛЭ. М., 1931. Т. 5).

С 1920-х К. живет в М., долгое вре­мя не имея собств. жилья (ком­нату получил лишь в кон. 1930-х) и занима­ясь лит. трудом только «в стол», в т.ч. работая над начатой еще в 1920-е автобиогр. книгой « Из глубины. Повесть о самом се­бе и других ». В 1933 ее отд. фрагмен­ты выходят небольшой книжкой « Верхом на солнце ». Второй и последний раз «повесть» (неполный вар.) удается изд. только в 1956 отд. книгой « Из глубины ». В предисл. к ней («От автора») К. вынужден был отрекаться от своих прошлых символист­ских традиций, признаваться в «непонима­нии... общественного назначения литерату­ры», в «неумении разглядеть в ней единствен­но правильный путь - путь реалистического направления...». Умер К. совершенно забы­тым писателем.

Соч. : Пламень // Последний Лель: Проза поэтов есенинского круга. М., 1989; Пламень: Роман. Русский ковчег: Книга стих. Из глубины: Отрывки воспоминаний. М., 1991. (Забытая книга); В застенке // Алексей Ганин. Стих. Поэмы. Роман. Архан­гельск, 1991; Письма к Блоку // Александр Блок: Иссл. и мат-лы. Л., 1991.

Лит. : Клейнборт Л. Очерки народной лит-ры (1860–1923). Л., 1924; Белый А. Начало века. М.-Л., 1933, Басквич И. Курские вечера. Воронеж, 1979; Азадовский К. Блок и П. И. Карпов // Александр Блок: Иссл. и мат-лы. Л., 1991; Солнцева Н. Пимен // Солнцева Н. Китежский павлин. М., 1992; Лев Толстой и крестьянские писатели / Публ. Л. Гладковой // Подъ­ем. Воронеж. 1996. № 3.

А. Михайлов