Каверин Вениамин Александрович

КАВÉРИН (наст. фамилия - Зильбер) Вениамин Александрович [6(19).4.1902, Псков - 2.5.1989, М.] - прозаик, мемуарист, историк лит-ры.

Родился в семье воен. музыканта, капельмейстера полка. Уже в отроческие годы решающее влияние на К. оказал Ю. Тынянов, также живший и учившийся в Пскове и женившийся на старш. сестре К. В свою очередь К. женился на младш. сестре Тынянова. В 1912–18 К. учился в псковской гимназии, в 1919 уехал в М., окончил там ср. школу и поступил в ун-т на историко-филологич. фак-т, пробовал в это вр. свои силы как поэт. В 1920 К. переехал в Пг., поселившись первоначально у Тынянова. Учится на филол. отд. ун-та и параллельно на арабском отд. Ин-та живых восточных яз. Став в июле 1921 одним из победителей конкурса Дома литераторов на лучший рассказ («Одиннадцатая аксиома» ), К. увлекся прозой и, привлеченный В. Шкловским, активно включился в жизнь лит. группы «Серапионовы братья» (И. Груздев, М. Зощенко, Вс. Иванов, Л. Лунц, Н. Никитин, Е. Полонская, М. Слонимский, Н. Тихонов, К. Федин), получив в ней имя Брат-Алхимик. Группа настаивала прежде всего на своих дружеских связях и действительно продолжительное вр. сохраняла их, отмечая ежегодно дату своего рождения - 1 февр. 1921 - вплоть до 1950-х. В 1922 в альм. «Серапионовы братья» состоялась первая публ. прозы К. ― рассказ «Хроника города Лейпцига за 18.. год» . В 1923 К. окончил Ин-т восточных яз., в 1924 - ун-т., оставшись в нем в аспирантуре. Одновременно К. преподавал в Ин-те истории искусств. Гл. итогом филол. работы К. явилось исследование о русском писателе, журналисте и востоковеде XIX в. О. И. Сенковском «Барон Брамбеус: История Осипа Сенковского» (1929).

В рядах «Серапионовых братьев» К. занял вместе с Лунцем самый левый, «западный» фланг, отстаивая принципы динамичной, изящно построенной «сюжетной» прозы. «Скоро придет наше время, Левушка, ― писал он Лунцу 14 дек. 1923. ― Здесь в литературе разброд, сумятица, неразбериха и поверх всего всплывает - что, как ты думаешь? Авантюрный роман, рассказ, повесть - черт его знает что, но тяга к движению, к смене эпизодов, к интересу сюжетному по преимуществу. <…> И что ценнее всего – это то, что авантюра идет снизу, бьет прямо с улицы» («Литератор» ). На др. фланге «серапионов» были «орнаменталисты», чья лит-ра, по мнению К., «вялая, как карамора», занята преимущественно «местным колоритом» и «плетением словес». Споры все же носили преимущественно компанейский и теоретич. характер. Речь у «серапионов» шла об общем деле создания новой культуры. Сообща они сделали мало, но лит. судьба каждого отдельного «серапиона» состоялась. Никто из них не был «попутчиком», все они - и К. в том числе - составили первые ряды «сов. интеллигенции». Другое дело, что в 1920-е, приявшие революцию как ничем не опровержимую данность, К. и его друзья по ОПОЯЗу и «Серапионовым братьям» особой политич. активности не проявляли, занимались обоснованием теории нового искусства, а не нового государства. История для этих профессионалов всяческого новаторства осталась прежде всего историей культуры. Особенно для К., о кот. Евг. Шварц отозвался так: «Из “Серапионовых братьев” был он больше всех литератор».

Дьяволы и прочая романтич. нечисть, населявшие раннюю «гофманианскую» прозу К., много говорят о его лит. мечтаниях, но реальная задача перед ним встала иная: «поиски героя», как определил ее для себя и для всех «серапионов» Тихонов. От романтического самопогружения к реалистическому самопознанию - такова оказалась писательская эволюция К. И то, что пришло «прямо с улицы», в ней было не самое существенное. Хотя первое читательское признание донеслось до него как раз оттуда, «с улицы»: в 1925 он напеч. повесть «Конец хазы» , оцененную в офиц. прессе как «руководство к хулиганству», но одобренную не только изначально благоволившим к нему М. Горьким, но и О. Мандельштамом, отозвавшимся о ней в ст. «Веер герцогини» как о «крупном достижении».

Для прозаика профессиональную лит. жизнь К. начал удивительно рано - в 21 год он уже выпустил сб. рассказов «Мастера и подмастерья» (1923). Не одному Шкловскому казалось, что К. «научился слишком легко», и не один Юрий Олеша ему говорил: «Зачем вам писать? Ведь вы уже научились». Однако сам К. достаточно быстро понял, что учиться нужно гораздо более существенным вещам, чем «сумма приемов»: нужно было пройти ту школу «...самоизучения, кот. создал для себя Толстой, прежде чем была написана первая строка “Детства”», - размышлял писатель в поздние годы. Такой «школой самоизучения» стали для К. первые же его крупные вещи - романы «Скандалист» (1928) и особенно «Исполнение желаний» (1935–36). В гл. персонажах обоих романов, студентах Нагине и Трубачевском, 6ез труда распознается авторское лицо. И как следствие этого - реальная среда реальных людей, среди кот. они существуют и с кот. их сводит, а чаще всего - сталкивает, жизнь. Эти романы, как и все дальнейшие, оказываются у К. романами «с ключом». Так в «Скандалисте» распознаются В. Шкловский (Некрылов), Е. Поливанов (Драгоманов) и т.д. Насколько эти персонажи определяют черты эпохи, настолько они и оправдывают этот рискованный прием, дающий повод обвинить автора в «пасквилянтстве». Чтобы утвердить пафос новаторских дерзаний близких по духу современников, их значительность К. в «Исполнении желаний» на самом деле балансирует на грани этически допустимого, приписывая Трубачевскому честь расшифровки Х гл. «Евгения Онегина», осуществленной еще в 1910 П. О. Морозовым.

«И вот постепенно, ― пишет Шварц, ― постепенно “литература” стала подчиняться ему, стала пластичной. Прошло несколько лет, и мы увидели ясно, что лучшее в каверинском существе - добродушие, уважение к человеческой работе, наивность мальчишеская, с мальчишеской любовью к приключениям и подвигам - начинает проникать на страницы его книг».

Наибольший читательский успех пришел к К. после создания «Двух капитанов» (1939–44) и определился как раз удачной разработкой образа гл. героя романа Сани Григорьева (тут тоже не обошлось без прототипа), разыскивающего затерявшиеся следы русской арктич. экспедиции. В этом романе свой внутр. опыт прозаику удалось воплотить в образе нужного эпохе романтика действия, а не одной лишь мечты. Девиз героя «Двух капитанов» ― «Бороться и искать, найти и не сдаваться» ― вошел в число крылатых изречений эпохи. Это важно: К. заражал юношество энергией действия, утверждал человеч. способность быть верным своим внутр. целям, давал силы выстоять в любых условиях, не привязывая стоический пафос к господствующему в СССР «всепобеждающему учению». Сама эта строчка, выбитая на могиле полярного исследователя Роберта Скотта, цитата из стих. «Улисс» английского поэта XIX в. Альфреда Теннисона: «To strive, to seek, to find, and not to yield». «Не сдаваться» ― вот ключ ко всем каверинским сюжетам.

Какие бы произведения К. ни рассматривать - ранние: «Скандалист» и «Исполнение желаний», поздние: «Открытая книга» (1950-е) и «Двойной портрет» (1963–66) или «подводящие итоги» «Перед зеркалом» (1965–70) и «Эпилог» (1979) - их сюжетные задачи неотделимы от глубоко нравств. основы замысла, и условия этих задач едины: конфликт между персонажами, сумевшими сберечь в себе молодость, и теми, кто ее из души вытравил. Чем бы ни разрешалась эта коллизия (часто она оборачивается трагедией для обеих сторон), К. нигде не подвергает сомнению присущий молодости этический максимализм. Это, можно сказать, императив его прозы. Тема К. - это тема исполнения долга, предначертанного человеку с младенч. лет, тема борьбы людей доброй воли против несправедливых условий человеч. существования, против тех, кто при любых условиях извлекает для себя корыстную выгоду.

П. Антокольский в 1962 сказал о «Двух капитанах», что «этот роман остается великолепной сказкой нашего века». Чтение К. на самом деле создает иллюзию «возвращения в молодость», и поэтому прав Антокольский, развивая свой тезис о «сказочности» даже самого обширного, не один год писавшегося романа К. «Открытая книга», романа драматических коллизий, кот. полнилась научная жизнь в СССР, романа, где судьба одного из ведущих героев, прямо ассоциируется с судьбой подвергавшегося репрессиям старш. брата писателя, крупного ученого-вирусолога, романа, в кот. впервые у К. ради историч. достоверности неск. размыты интрига и сам сюжет... Но вот что говорит Антокольский: «Такая же сказка ― “Открытая книга”, история умной и прелестной женщины, история ее научного открытия, ― все это так близко к повседневному бытию современного человечества. Но разве можно забыть, что узел жизненной истории завязался неожиданно в нелепой дуэли двух смешных гимназистиков под низким северным небом в одном из русских губернских городов. Но как высоко поднялось это небо в романе. Для непредубежденного читателя эта чудная сказка о великой эпохе и ее возможностях» («Каждая книга - поступок»).

Не только в художественной, но и в мемуарной прозе, занимающей очень существенное место в работе К. 1960–80-х («В старом доме» ,«Петроградский студент» ,«Освещенные окна» ,«Вечерний день» ,«Письменный стол» и др.), К. делает героями лишь тех людей, кто, по его мнению, был рыцарски предан своим идеалам и бескорыстно им служил. Эта благородная черта априорно объединяет в глазах писателя таких разных художников, как Ю. Тынянов и К. Паустовский, М. Зощенко и Н. Заболоцкий, А. Гайдар и Е. Шварц...

Лит-ра для К. - это работа, профессия, освоенная в юности и ставшая судьбой. В ней много от упоения, от игры. Праздничное отношение к своему делу, не исчезнувшее у К. с годами, отозвалось особой светлой тональностью на всем, что он создал. Характерна запись о нем в «Дневнике» К. Чуковского 21 марта 1957: «Вечером я был у Каверина, коего сегодня выбранили в “Правде”. Он, конечно, угнетен, но не слишком. <…> Целые дни он сидит и пишет. Счастливец». «Ощущение чистоты, соединяющееся с полной душевной занятостью», о кот. поведано в романе «Перед зеркалом» (его писатель считал высшим своим достижением), является камертоном ко всей работе писателя и свидетельствует о его мудрости, а не об инфантилизме. Отсюда же та неожиданная увлекательность, с кот. он рассказывает о вещах для многих непонятных и скучных: о ежедневном труде филологов, биологов, о кабинетной науке. Потому что понятна и нескучна доминирующая коллизия его прозы, вопрос о цене, кот. человек платит за торжество справедливости, полнее всего рассмотренный в «Двух капитанах», но глубже - в «Перед зеркалом», романе о трагедии тв-ва и преодолении трагедии ― тв-вом.

Необходимо противоречивая природа худож. философии К. зиждется на понимании историч. обусловленности катаклизмов в обществ. жизни, на приятии разрушающей эту жизнь рев. стихии и в то же вр. на признании безусловной ценности отвергающей перевороты просветительской доктрины. «...Я инстинктивно стремлюсь (и всегда стремился) к задаче Просвещения, - признавался писатель на склоне дней, - и не моя вина, что из этого до сих пор ничего не выходит. Положение даже ухудшилось за последние шестьдесят лет. Но идол Просвещения всегда будет стоять перед глазами подлинных литераторов...». Просветителем достойно быть в любые времена, в любой ситуации. Это убеждение помогло К. без унижений прожить самые опасные для русской лит-ры годы, когда мн. близкие ему люди исчезали без следа. На эту тему написан изданный только через 10 лет после создания «Эпилог» (1989). В нем, в частности, рассказано, почему К. вынужден был покинуть Л-д вскоре после начала войны, во время уже наступившей блокады. Хотя он работал военкором ТАСС, это не избавило его от настойчивых домогательств со стороны Управления лен. НКВД. По счастливому стечению обстоятельств К. удалось перевестись в М. и быть командированным на Сев. флот. Впечатления от этого периода жизни легли в основу романа «Наука расставания» (1985). В 1947 К. окончательно переезжает в М., продолжая, по его собств. словам, «считать себя ленинградцем».

В поздние годы К. жил большей частью в писательском пос. Переделкино под М., давая о себе знать не только своими произведениями, но и выступлениями в защиту культурных свобод и гонимых художников. Обществ. резонанс вызвала его речь на II съезде СП (1954), в кот. он «реабилитировал» историч. прозу Тынянова и драматургию М. Булгакова. К. принял актив. участие в создании и издании сб. «Лит. Москва» (1956), ставших заметным явлением культурной «оттепели». Известны его выступления в защиту А. Солженицына, А. Синявского и Ю. Даниэля, а также д-д «Насущные вопросы литературы» (1967), предназначенный для IV съезда СП (произнести его не удалось, а напеч. он был лишь в 1971 за границей - в ФРГ). В посл. 2 года жизни К. помогал созданию и изданию альм. молодых писателей «Весть» (1989), в кот., в частности, была напеч. ставшая знаменитой «поэма» Вен. Ерофеева «Москва - Петушки».

Худож. слово, по К., противостоит злу и отвергает его. Изнутри оно оборачивает к борьбе душу самого писателя. На эту тему К. начал размышлять еще в романе «Художник неизвестен» (1931) - наиболее интересном с эстетич. точки зрения произведении довоен. периода. Не говоря уж о его смысле. История художника Архимедова, поведанная в романе, это история новатора, желающего сохранить не столько свои творения, сколько свое лицо, без кот. и творения невозможны. «Он, ― разъясняет в «Эпилоге» К., ― против любых доктрин. “Лицо” - это единственная опасная в советском обществе доктрина». Опирается К. в этом своем утверждении на Герцена, на его книгу «С того берега»: «В самые худшие времена европейской истории мы встречали некоторое уважение к личности, некоторые права, уступаемые таланту, гению <…>. В Европе никогда не считали преступником живущего за границей, изменником переселяющегося в Америку. У нас нет ничего подобного. У нас лицо всегда было поглощено, подавлено, не стремилось даже выступить. Свободное слово у нас всегда считалось за дерзость, самобытность - за крамолу».

Когда-то, начиная лит. путь, К. со всем пылом молодости заявил: «Из русских писателей больше всего люблю Гофмана и Стивенсона». Через полвека он свой парадокс мог бы завершить не менее энергично: «А из западных - Герцена».

Профессия художника не только «накладывает отпечаток» на его личную жизнь - она изменяет и направляет ее течение, с неумолимой последовательностью раскрывает его человеческую биографию, его судьбу.

К. начал поиски истины из романтического далека и понял: «Все прекрасное и редко и трудно». Но понял он и нечто не менее существенное. Перефразируя Пастернака (его и Солженицына писатель считал самыми непостижимыми из своих современников), К. сказал о книге своего лит. собрата: «Он написал ее, чтобы показать, что истина - рядом, на земле, под ногами, и для того, чтобы ее найти, надо только наклониться».

Соч.: Соч.: в 3 т. Л., 1930; СС: в 6 т. М., 1963–68; СС: в 8 т. М., 1980–83; Барон Брамбеус: История Осипа Сенковского. Л., 1929; Здравствуй, брат. Писать очень трудно... М., 1965; Вечерний день. М., 1982; Верлиока. М., 1983; Наука расставания. М., 1985; Письменный стол. М., 1985; Летящий почерк. М., 1986; Самое необходимое. М., 1987; Литератор. М., 1988; Счастье таланта. М., 1989; Над потаенной строкой // Звезда. 1989. № 9; Автопортрет // Даугава. 1990. № 1; Из книги «Оглядываясь назад» // Звезда. 2002. № 4.

Лит.: Корицкий Н. Медленное расставание // Лит. современник. 1933. № 2–3; Смирнова В. Два капитана меняют курс // Знамя. 1945. № 8; Маслин Н. Вениамин Каверин // Новый мир. 1948. № 4; Паперный З. О сюжете // ЛГ. 1950. 14 янв.; Галанов Б. Тема и ее воплощение // Знамя. 1952. № 11; Либединский Ю. Высокое призвание // Огонек. 1952. № 31; Костелянец Б. Живое единство // Звезда. 1954. № 11; Елкин А. Два капитана остаются на курсе // Комс. правда. 1957. 30 март.; Гор Г. Писатель и наука // Русская лит-ра. 1962. № 3; Арьев А. Собеседник // Звезда. 1977. № 4; Чудакова М. В свете памяти // Новый мир. 1978. № 3; Арьев А. История молодости // Звезда. 1982. № 4; Амусин М. В поисках чудесного сплава // Нева. 1983. № 10; Новикова О., Новиков Вл. В. Каверин. М., 1986; После «Эпилога» // Вопросы лит-ры. 1989. № 11; Чудаков А. В России надо жить долго // Новый мир. 1990. № 7; Шварц Евг. Каверин В. А. // Шварц Евг. Телефонная книжка. М., 1997; «Бороться и искать, найти и не сдаваться!»: к 100-летию со дня рождения В. А. Каверина. М., 2002; Фрезинский Б. Судьбы серапионов. СПб., 2003; Фесенко Э. Худож. концепция личности в произведениях В. А. Каверина. М., 2006; «Каждая книга - поступок». Воспоминания о В. Каверине. М., 2007; Фрезинский Б. Мозаика еврейских судеб. ХХ век. М., 2008; Ломовская М. Герои Каверина в романе и в жизни // Звезда. 2011. № 8; Харитонов М. Разговоры с Кавериным // Звезда. 2013. № 4.

А. Арьев