Крыщук Николай Прохорович


КРЫЩУ́К Николай Прохорович [27.9.1947, Л-д] ― прозаик, критик, публицист.

В 1971 закончил веч. отд. филол. фак-т ЛГУ. Дипломная работа ― «Предметная деталь в лирике Блока» (семинар проф. Д. Е. Максимова). В 1971–72 служил в армии, с 1972 по 1975 – лектор в Ленконцерте. С 1975 по 1979 занимал должность ст. ред. в изд-ве «Детская лит-ра». С 1979 по 1981 – референт СП Л-да. В 1981–84 ― зав. отделом критики и публицистики ж. «Аврора», с 1984 по 1987 вёл в «Авроре» авторскую рубрику «Тетрадь писателя Николая Прохорова» , в 1987–90 заведовал отделом критики и публицистики ж. «Нева», в 1990–93 возглавлял петерб. ж. «Ленинград». В 1993–2003 ― ведущий авторского канала «Невский проспект» на «Радио России». С 1992 ― пост. автор газ. «Первое сентября». Член СП СПб. и Союза Российских писателей.

Печ. в альм. и сб. «Хочу все знать», «Тебе, Петербург», «Перечитывая заново», «Знаменитые универсанты», «От Распутина до Путина», «Комарово-Келломяки», «Культура и общество» (альм. Фонда им. Д. Лихачёва (составитель): 2005. Вып. 1; 2006. Вып. 2–3). Кроме того, статьи, инт., эссе, проза опубл. в ж. «Нева», «Звезда», «Дружба народов», «Лит. учёба» «Искусство кино», «Зинзивер», «Вышгород», «Таллинн», газ. «ЛГ», «Первое сентября», «Лен. правда», «Петерб. литератор», «Дело» и др.

К. родился в семье офицера, мать пережила блокаду Л-да, вырастила троих сыновей, потеряла дочь. Детские впечатления играют существенную роль в лит. рефлексии К. Уже зрелым писателем он пишет большой рассказ «Дневник отца» . По словам одного из критиков, он «по своей жесткой энергетике “непридуманного” претендует на эпос». «Если бы это была обычная архивная публикация, ― пишет О. Лебедушкина, ― <…> если бы это был квазинаучный текст, каких множество, то не о чем было бы говорить. Но комментатор-сын иногда нарушает такие границы, одно приближение к кот. кажется кощунственным. Тем не менее, вот отцовский текст <…>: “Паня, сломив над головой руки, упала на кровать, обливаясь слезами... Так окончилась наша жизнь, кот. мы так долго ждали, так началась война, о кот. мы не мечтали”. Вот - сыновний комментарий, <…> сжатый до предельного напряжения трагический сюжет очередной семейной эпопеи: “Перечитывая эти записи, я бормочу про себя что-то вроде: замечательные, бедные, бедные... Жизнь комкала и уничтожала их, как будто за что-то мстила. И так поколение за поколением. А эти вечные скитальцы, служилы, гуляки и приживалы продолжали чувствовать себя хозяевами жизни и жить верой в прекрасное и справедливое будущее, кот. вдохнул в них дьявол”. …Здесь аналитический нож режет по слишком живому, интимному, своему... Текст - целиком в пространстве непридуманного, и от этого больней думать о том, насколько правомочен этот выстраданный “эстетический” подход по отношению к самому близкому, а главное - любимому, насколько отцовские заметки под наивно-пафосным названием “Боевой путь” вообще подсудны … И тогда главной проблемой становится - куда нам девать нашу любовь, кот. никуда не деть, и как совместить трезвомыслие с состраданием, обожание - с беспристрастностью».

Писательство К. являет собой картину жанрово разноликую. Биографич. книга об А. Блоке, эссе, повести, рассказы, романы. Но при любом жанровом предпочтении слово К.-прозаика восходит к слову поэтическому. Оно осязаемо, чувственно, его смысл нередко концентрируется в метафоре. Можно сказать, что мысль у К. рождается из поэтически напряженного переживания, или, напротив, переживание провоцируется раскаленной мыслью. Текст, не пренебрегая повествовательностью, стремится к притчевости и являет собой «бесконечность в кратком изложении», как назвал К. одно из своих эссе. Именно это особенное свойство позволяет К. писать в исповедальной манере о жизни «внутреннего человека», толкающего неприкаянных персонажей прозаика к скитальчеству. Образ этот возникает уже в книге о Блоке.

Письмо К. являет собой плотную и органическую вязь интеллектуальности и чувственной метафоричности, редкую в совр. худож. практике непринужденную слитность разных способов освоения жизни.

Лит. пристрастия и способ освоения жизни К. начали складываться в студенч. юности, когда он занимался поэзией Серебряного века. Оттуда стремление к смысловой концентрации, умение услышать в слове культурное эхо, уловить в конкретном, сиюминутном движение времени. Это свойство отметили члены жюри «Студенческого Букера», присудив автору романа «Кругами Рая» премию «за смелую попытку провести повествование по тонкой грани между мгновением и вечностью».

В опр. мере это темы Блока, одного из, можно сказать, архетипичных героев К. с их взвинченной меланхолией, бурлескной иронией гиньоля, страстными иллюзиями и скорым, смертным разочарованием в них. Блок, близкий К. по душе и исповеданию, появился не сразу. Прежде был Мандельштам, поразивший синкретизмом – связью с жизнью по ассоциациям, как бывает в детстве, вне причинно-следственных связей, напрямую из пра-жизни. В сохранении этого ощущения – по признанию К. - трудный удел художника. Под влиянием стихов О. Мандельштама и А. Блока начал возрастать у будущего прозаика вкус к поэтич. видению жизни, к поэтически-предметному её выражению.

В своих книгах К. ищет разрешение трех важнейших для него онтологич. проблем. Проблема раннего самосознания, проблема пути, т.е. преемства и предания, и, наконец, связанная с предыдущими – проблема понимания другого.

С детства развитая философская рефлексия сильно отразилась на лит. практике К. Так, будучи покорен А. Платоновым, К. долгие годы намеренно его сторонился. Опасался и обнаруженного у Гоголя гротеска как крайнего в своей правдивости жеста. Платонов и Гоголь парадоксально наложились у К. на философскую эстетику Герцена. В этом треугольнике писатель и нашел нечто органичное самому себе. Интеллектуальная метафора Герцена в сочетании с гротеском приблизили к пониманию собств. стиля. Разговорная раскованность на грани фола, вероятно, подпитывается у К. памятью о «подпольном человеке» Достоевского. Впрочем, все это условно, и вряд ли К.-автор может дать себе в этом полный отчет. Во всяком случае, срамность, скандальность признаний героев Достоевского в прозе К. есть. Но такой жест обеспечивается скорее личной дерзостью, чем лит. преемственностью.

Важен в этом смысле большой труд К. «Искусство как поведение (Книга о поэтах)», уже одним своим этически-эстетическим названием, взятым у Пришвина, многое объясняющим в особенностях восприятия писателем культуры: тропы житейские связаны таинственным образом с тропами поэтическими.

Ко втор. пол. 1990-х движение К. к худож. прозе окончательно оформилось. Примечательно, что написанная в свободной, стилизованно дневниковой манере «Стая бабочек. Способ моего проживания» и вслед за нею «Стая бабочек, или Бегство от биографии» , проходя путь от журнальной публикации до отд. издания, изменила своё название, точнее, внесла в него иной смысл. Автор пытается увидеть свое в тысяче лиц, то роднясь с ними, то трезво отталкиваясь. Книга исповедальная, но и остраняющая, театр для себя.

При этом в К. ни на секунду не ослабевает интерес к другому человеку. Десятки интервью в «Первом сентября» и «Деле» - Кушнер и Володин, С. Лурье и Померанц, Арьев и Гранин, Рост и Гордин. Неожиданна книга «Биография внутреннего человека» . Монологи социологов и религиозных деятелей, художников и поэтов, записываемых К. на протяжении почти десяти лет. Портрет поколения, завершаемый «Дневником отца», получившим в 2005 премию им. Сергея Довлатова.

Перестроечные дела вывели К. к радиожурналистике. На оппозиционном тогда «Радио России» К. создал авторскую программу «Ностальгия, каналья» : ностальгия по БДТ, по Парижу, в кот. мы не бывали, разговор с Д. Лихачевым об играх детства и др.

Выразительным штрихом миропонимания К. может служить отрывок из его эссе «Возвращение к чувству» : «…из нашей культуры и просто из восприятия жизни исчезло чувство значительности. Значительности чего угодно: любви, природы, смерти, музыки, слова, человеческой жизни. Как вернуть себе это чувство, без кот. жизнь лишается радости, слабеет сознание ответственности, поиск целого, и мир неуклонно, под веселые песни, звон бокалов или, напротив, усердный тренинг и прочие оздоровительные мероприятия приближается к своему концу? Целые народы и страны в этом состоянии не могут договориться о самых внятных, казалось бы, вещах, президенты валяют ваньку не хуже, чем мы в своих разнообразных тусовках. Как быть?». На эти вопросы и пытается ответить писатель в своем своеобразно странническом романе « Кругами рая » с молодым героем Алексеем, личность и душевные неурядицы кот. вызывают в памяти «трудное дитя жизни», Ганса Касторпа из романа Т. Манна «Волшебная гора». Вопросы от века простые, однако, вряд ли успешно разрешаемые, хотя речь всего лишь о семейной драме, вырастающей до космической катастрофы. Подобными же вопросами К. задаётся и во втором – литературно и философски более изощрённом – романе «Ваша жизнь больше не прекрасна» (2012).

Книги К. - с пристрастием к мучительному самоанализу и беспощадной самоиронией - как кажется, следуют путем Достоевского, а в философском плане словно бы вырастают из абсурда Камю. Или из интуитивизма Бергсона, с его утратой веры в «человека внешнего», т.е. человека поверхности и «равномерного прямолинейного движения». Словом, книги К. странные и сокровенные, что, собственно, и является важнейшим их свойством.

Отличительным признаком романа «Кругами рая» явилась «богоискательская» подоснова романа, неотделимая от авторской трагикомической иронии. Роман – о людях, еще вчера любящих и «симфонически» друг с другом согласных, а нынче разлаженных, разведенных в разные стороны безлюбьем. Отчаявшись вернуться в лад семейного согласия и любви, они пытаются доискаться истоков и причин душевного ненастья.

Роман «Ваша жизнь больше не прекрасна» ― роман-трагифарс, с трагедией и фарсом, попеременно и плавно проникающими друг в друга. Герой романа – человек решительного недоумения, являющегося формой неприятия сложившихся порядков жизни. В духе толстовского «простодушия» он всматривается в мир, дивясь внезапно обнаруженной его (мира) намеренной уплощенности.

Неск. слов о фабуле романа. Костя Трушкин, изв. в Петербурге радиожурналист, неожиданно и, словно бы мнимо, умирает. Точнее говоря, впадает в странно обострившееся состояние ума и чувства, когда тайная, невидимая подоплёка городской жизни и нрав людей становятся для него видимыми и явными. Первое «посмертное», как бы визионерское, путешествие приводит его в похоронное бюро, куда он является за справкой о собств. смерти. Услышав неск. бессмысленных чиновничьих ответов, он выходит в город и, встретив друга-коллегу, пытается выяснить у него суть с ним происходящего. Оказывается, во-первых, весть о его смерти и до самых близких, и до самых дальних его знакомых давно дошла и никого не удивила. А во-вторых, сами они давно пребывают в состоянии омертвения (омертвения, правда, иного ― добровольно-принудительного). И потому, успокаивая Костю, друг предлагает ему смириться и принять как необратимо свершившееся своё новое (и, не только своё, но и общегородское) состояние «социально-психологического» бытия. Принять и продолжить путь к месту службы, на радио, где Трушкина ждёт важная запись. В самом деле, там его ждёт не только важная запись, но и важный разговор с начальством. Каковое поручает ему составить посмертное слово, сообщающее о кончине крупного и весьма вольнодумного учёного Антипова, кот., как вскоре выясняется, жив и здоров. Некролог этот, задуманный в неких высоких кабинетах, оказывается, в конце концов, не столько вторым (вслед за мнимой смертью героя) поворотом фабулы, сколько её прямым движителем. Сопротивляясь явной лжи, герой пытается бежать и, передвигаясь внутри Дома радио, запутывается в непроходимом хтоническом лабиринте, населённом как раз именно этими уплощенными людьми. За ним, а, вернее, за кассетой с некрологом Антипова, начинается охота. В конце концов, герою удаётся бежать, но, похоже, он все равно гибнет. На этот раз всерьез. Хотя в финале автор словно ставит многоточие.

Путь «простодушного» героя пролегает внутри причудливого, а то и пречудного сюжета. Пречудного в своей вековечной русской обыденности – канители русского чиновничьего крючкотворства и интеллектуального конформизма. И в то же время всё происходящее развивается по законам будоражащей душу «мысли о себе как о себе». Е. Скульская так оценивает сюжет: «В какой момент в нас атрофировались человеческие чувства? Отчего жизнь похожа на небытие? Если большинство, поставив вопросы, уходит от ответов в фантастику, умозрительные конструкции, мистику, сказку или сюрреализм (столь же искусственно сконструированный), то Крыщук - первый - решается дать и убедительные ответы. И, что характерно, с помощью своего “маргинального”, “несвоевременного”, “нелепого” героя-рассказчика. Его Трушкин - едва ли не блаженный, по жан-жаковски, трагически простодушно недоумевающий при виде цинической сумятицы нравов и предательства душ. Иногда кажется, что эти записки, со всей их душевной откровенностью и готовностью совеститься, с упоительно свежим, метафорически насыщенным языком, где каждая строчка может при необходимости стать начальной строкой стихотворения, и безбоязненной простотой слова разговорного, принадлежат перу князя Мышкина. Глубокая, бесстрашная самоирония тона, смелость стыдиться как перед собой и людьми, так и перед Богом, отвага говорить наивно нагую правду».

Таков в общих чертах путь К. – писателя живописного русского слова и глубокой экзистенциальной мысли, писателя своего жизненного пространства и своего ― бытийного ― времени.

Лауреат премии ж. «Звезда» (2004), премии С. Довлатова (2005), «Студенческий Букер» (2009) за роман «Кругами Рая». Long-list премии «Ясная поляна - 2012» («Кругами Рая»). Long-list премии «Русский Букер» (2012) - «Ваша жизнь больше не прекрасна».

Соч. : «Открой мои книги…» (Разговор о Блоке). Л.: Детская лит-ра, 1979 (1986); Первое мое «Первое сентября». М.: Молодая гвардия, 1984; Блок А. Стихотворения и поэмы / Сост., вст. ст. и комм. Н. Крыщука. М.: Худож. лит-ра, 1984; Приглашение к размышлению. Л.: Детская лит-ра, 1987; Искусство как поведение (Книга о поэтах). Л.: Сов. писатель, 1989; Не повышая голоса. М.: Политиздат, 1991; Александр Блок. Стихотворения. Поэма / Сост., предисл. и комм. Н. Крыщука. СПб., 1996; Стая бабочек. Способ моего проживания // Звезда. 1997. № 9; Стая бабочек, или Бегство от биографии. СПб.: Левша, 1997; Биография внутреннего человека: Монологи. М.: Первое сентября, 2007; Кругами Рая: Роман-кино. М. Время, 2010; В. Бузинов, Н. Крыщук, А. Самойлов: Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками. СПб., 2010; Ваша жизнь больше не прекрасна. М.: Время, 2012; Разговор о Блоке. СПб., 2012.

Лит. : Кононов М. Действенность мечты // Смена. 1979. 11 июл.; Курбатов В. Блок, прочитанный умным сердцем // Аврора. 1979. № 9; Хомутова Е. «Об игре трагических страстей…» // Лит. обозрение. 1980. № 10; Турков А. Дороги к поэту // В мире книг. 1980. № 11; Писатели Л-да: Биобиблиогр. справочник. 1934–81 / Авт.-сост. В. Бахтин и А. Лурье. Л.: Лениздат, 1982; Сендеров В. Любовь к истории по-советски // Посев. 1990 № 3; Скульская Е. Записки к N... (дневник для Н. Крыщука). Tallinn, 1996; Лебёдушкина О. Выжить и наблюдать // Дружба народов. 2007. № 7; Скульская Е. Любовь и др. рассказы (гл. «Яблоко как плод и как метафора»). Tallinn, 2008; Кавторин В. О новой петерб. прозе // Нева. 2009. № 11; Холкин В. Путешествие по внутреннему морю // Дружба народов. 2011 № 10; Кто есть кто в российском литературоведении: Биобибл. словарь-справочник. М., 2011; Детские писатели СПб.: Краткий биобиблиогр. справочник / Авт.-сост. Н. Н. Бутенко. СПб., 2013.

В. Холкин

  • Крыщук Николай Прохорович