Куликова Кира Федоровна

КУЛИКÓВА Кира Федоровна [3.5.1921, Пг. - 26.9.2009, СПб.] - детский писатель, театровед.

Забегая вперед сразу заметим, что на нескольких сайтах Интернета даны неверные сведения о К. Несмотря на три брака, фамилию К. никогда не меняла и поэтому урожденной «Тихоновой» в одном случае или даже «Тихиновой» в другом быть не могла. Равным образом, будучи членом Союза журналистов, на фак-те журналистики ЛГУ не училась.

Отец, Федор Иванович К., из семьи задолго до революции разорившегося петерб. купца, был строителем. В 1937 арестован и более года просидел в Иркутской тюрьме, в «камере Колчака», не признавая вины. В бериевскую «оттепель» освобожден и восстановлен в ВКП(б). Родители матери, Анны Ивановны К., урожд. Бакулиной - из крестьян с. Спасское Тверской губ., в СПб. с нач. 1880-х. Дед по материнской линии - кучер зятя железнодорожного магната Самуила Полякова, семья деда до 1909 жила в доме Лавалей, затем - на Преображенской ул. в д. 5.

К. была названа именем одной из героинь звезды немого кинематографа Веры Холодной. В 1940 поступила на филол. ф-т ЛГУ. Во время ВОВ работала зав. отделом кадров у отца, руководившего строительством стратегической железной дороги Вятка-Пермь (1941–43). По свидетельству К. трасса строилась не зэками, а мобилизованными рабочими (Солженицын же был неверно информирован, когда отнес магистраль к объектам ГУЛАГа).

В 1944 семья К. вернулась в Л-д, и по окончании ремонтных работ в д. 81 по наб. канала Грибоедова (во время блокады в здание попала немецкая бомба, руководил восстановительными работами отец К.) поселилась в кв. 26, где К. суждено было прожить 64 года. К слову сказать, в 1950-е отец К. руководил строительством первого электрифицированного (до Зеленогорска) участка Финляндской железной дороги.

Вернувшись в Л-д, К не стала восстанавливаться в ун-те, поступила на только что организованный и особо престижный по тогдашним меркам театроведческий ф-т Лен. театрального ин-та, где сокурсниками стали будущие изв. режиссеры Илья Рахлин и Зиновий Корогодский и театровед Юрий Алянский. Кстати, внешние данные К. скорей предполагали факультет актерский. «Но я же умная была», - ответила она, когда ей однажды был задан такой вопрос.

Еще до окончания ин-та (1948) К. начала работать редактором (и неоднократно и.о. гл. редактора) в ЛО изд-ва «Искусство», где за 1947–63 подготовила к выходу в свет двести с лишним книг и альбомов. Не секрет, что немалое кол-во книг, судя по имени на обложке принадлежащих перу изв. актеров или режиссеров, на самом деле пишутся редакторами соответствующих издательств. Так дело обстояло «в случае К.» с воспоминаниями Н. Черкасова или, положим, со второй книгой балерины Т. Вечесловой, вышедшими в изд. «Искусство». Благодаря редакторской работе К. была знакома практически со всеми крупными лен. литераторами, с некот. деловые отношения переросли в приятельские или дружеские. Среди друзей и подруг, учителей, коллег и поклонников К. следует назвать реж. Николая Акимова, кинореж. Григория Козинцева, шекспироведа Александра Смирнова, писателя-фантаста Ивана Ефремова, театроведа Симона Дрейдена, актрису Марину Ракову, писателей Михаила Козакова и Анатолия Мариенгофа. Рецензии К. на книги и спектакли с 1957 печатались в различных изданиях, в т.ч. «Лен. правде», «органе обкома», так что ее похвала становилась для литератора или режиссера своего рода «охранной грамотой», а то и вовсе «спасательным кругом». Так, именно она спасала в свое время «Идиота», поставленного в БДТ Г. А. Товстоноговым: г.о. благодаря ее рецензии «архискверный Достоевский» не был снят с репертуара. Подобным же образом много позднее она поддержала в «Лен. правде» опубликованный в ж. «Нева», но не допущенный в 1979 к отд. изданию в «Детгизе» роман изв. эссеиста С. Лурье «Литератор Писарев», в котором «органы» усмотрели антисоветские и даже русофобские мотивы.

Параллельно К. вела архивные исследования по истории русского театра и несколько лет преподавала в Театральном ин-те. Начиная с 1960 («Бенцианов» ) выходят в свет собств. монографии К., посвящ. русскому театру «Л. П. Никулина-Косицкая» (1970), «Алексей Яковлев» (1977), «Российского театра первые актеры» (1991). Особо следует отметить беллетризованную биографию знаменитой трагич. актрисы XIX в. Л. Никулиной-Косицкой. Книга получила массу «неорганизованных» положительных рецензий и была признана критикой своеобразным «эталоном жанра». Впрочем, в посл. годы жизни К. неоднократно сетовала на то, что целые куски ее книг совершенно беззастенчиво, без малейших упоминаний о «первоисточнике», «приватизируются» нынешней генерацией «пишущих о театре».

Вплоть до распада СССР практически все шедевры русской драматургии, включенные в школьную программу («Недоросль» Фонвизина, «Горе от ума» Грибоедова, «Маскарад» Лермонтова) выходили в изд-ве «Детская литература» с предислов. и обширными комм. К. Вторым мужем К. был писатель и киносценарист Аркадий Млодик, а снятые по его сценариям «красный боевик» «Армия трясогузки» и «Фантазии Веснухина» , где впервые «во весь голос» пропела Алла Пугачева, широко известны. Однако значительная степень «соучастия» К. в написании этих сценариев известна далеко не каждому любителю кино.

В 1985 К. постигает тяжелейший удар: умирает ее третий муж, крупнейший отеч. специалист по научно-фантастической лит-ре и переводчик Жюля Верна Евгений Павлович Брандис. Полтора десятка лет они, говоря высоким слогом, стремились соединить свои судьбы - и в итоге лишь два года прожили под одной крышей. Полностью оправиться от этого удара К. уже не смогла. Последовавшие годы, а их оказалось немало - почти 25, она провела в своеобразном затворе, поначалу добровольном, а затем, и вынужденном, сохраняя, однако, и горделивую осанку королевы в изгнании, и чувство юмора, и не оставляя попыток постигнуть нечто большее, нежели постулаты либерального шестидесятничества.

Впрочем, затвор не был абсолютно непроницаем. До начала нынешнего века К. работала в приемной комиссии СП, а позднее приводила в порядок свой обширнейший архив, еще при жизни частично переданный в ЦГАЛИ СПб., и наговаривала воспоминания на специально заведенный для этого магнитофон.

За свою жизнь К. не скопила решительно никаких «богатств». Если таковым не считать биб-ку, в составе которой имелось множество книг с дарственными надписями едва ли не всех мало-мальски изв. литераторов ее поколения. К ее собственному немалому книжному собранию добавилась личная биб-ка Е. П. Брандиса, о которой видный библиофил Я. Бердичевский писал: «Его “Жюльвериана” была, вне всякого сомнения, лучшей, если не единственной, не только качественно, но и по своему составу в СССР. В пятитысячной библиотеке Брандиса большой, не уступавший лучшим государственным собраниям раздел был посвящен научной фантастике» (Бердичевский Я. Народ книги (к истории евр. библиофильства в России). Берлин. Алеф. 2005/5675)

К. пережила практически всех коллег-ровесников, и ее, члена СП СПб/, Союза журналистов и ВТО хоронили в узком семейном кругу. Два члена «творческого союза» присутствовали там отнюдь не в кач-ве «представителей общественной организации», но лишь как друзья и родственники.

Похоронена К/ на Южной кладбище, по ее желанию в одной могиле с Е. П. Брандисом. Дальнейшая судьба ее биб-ки и магнитных записей с воспоминаниями не известна.

Соч. : Из зрительного зала // Театр и жизнь. М.-Л., 1957; Свежими и нынешними очами («Идиот» на сцене БДТ им. М. Горького) // Театр и жизнь. М.-Л., 1958; Против мещанства (О постановке пьесы Н. Погодина «Сонет Петрарки» в моск. театре им. В. В. Маяковского и лен. театре драмы им. А. С. Пушкина // Нева. 1958. № 3; Бениаминов. М.-Л., 1960; Кинжал Мельпомены. Л.-М., 1963; Рассказы о первых русских комедиантах. Л., 1966; Л. П. Никулина-Косицкая. Л., 1970; Русский Фигаро, или Женитьба Сандунова (повесть) // Нева. 1972. № 3; Труба, личина и кинжал. Л., 1972; Алексей Яковлев. Л., 1977; Российского театра первые актеры. Л., 1991; Петербургская драма Лермонтова // Лермонтов М. Ю. Маскарад. М., 2003.

Лит. : Знаменский Ю. Чудесные превращения (О книге К. « Бениаминов») // Театр. жизнь. 1961. № 5; Марченко Т. Повесть о трагической жизни актрисы (рец. на кн. К. «Л. П. Никулина-Косицкая») // Театр. 1970. № 10; Иванова В. «И даль свободного романа…» (рец. на кн. К. «Л. П. Никулина-Косицкая») // Нева. 1971. № 7.

В. Бобрецов

Приложение.

Для электронного издания

Попытки - в том числе и автора этих строк - подвигнуть КФ записать свои воспоминания оказались тщетными. Очень жаль, ибо кто только не сиживал за ее столом - за бутылкой вина и разговором - от знаменитого позднее Александра Галича до многих известных литераторов, здравствующих и поныне. Жизнь и работа сталкивали ее с известнейшими людьми и весьма неординарными ситуациями (вплоть до того, что в середине 70-х под ее началом оказалась В. Матвиенко), а помимо отменной памяти КФ обладала и незаурядным даром рассказчика.

Вот две «истории от КФ». Весна 1946года, Ленинградский театральный институт. Преподаватель М. Шнейдерман дает задание будущим театроведам: написать рецензию на комедию Михаила Зощенко «Холщевый портфель». На следующем занятии студенты поочередно оглашают свои благожелательные отзывы. Настает черед КФ. Она вполне искренне говорит, что комедия эта - типичная халтура: глупая, пошлая и абсолютно несмешная. Преподаватель, на мгновение опешив, всплеснув руками кричит: - Да как вы смеете говорить такое о замечательном советском (акцентируется) писателе!.. Этим педагог не ограничивается: на летние каникулы студентка Куликова уходит с выговором по факультету. Но тут, в августе 1946 года, следует известное «ждановское» «Постановление» с персональным поминанием Зощенко. И на первом же занятии в сентябре преподаватель встает в аудитории на колени и просит прощения у студентки Куликовой, которая, мол, оказалась куда бдительней его, Ш., и еще в мае вскрыла «подлую сущность этого мерзкого Зощенко». Самое же забавное здесь то, что «студентка Куликова» оценивала не Зощенко вообще (писателя этого она ценила), а именно «Холщовый портфель», написанный и опубликованный в… 1937 году и «бичующий языком сатиры» «советских мещан». (У автора этих строк «Холщевый портфель» оказался в руках еще до знакомства с КФ, и он прекратил чтение «комедии» где-то на середине - главным образом затем, чтобы не изменить своего отношения к Зощенко).

1970 год, канун выборов в Верховный совет. КФ звонят из Союза писателей и поручают ей незамедлительно вывесить в окнах первого этажа тогдашнего Дома писателя на Шпалерной портреты «кандидатов блока КПСС и беспартийных». Поскольку ей очень лень ехать туда, она звонит своему старинному приятелю фотографу А. И. Бродскому, живущему неподалеку от Дома писателя, и просит его сына, коллегу КФ по так называемой профгруппе при означенном Союзе, «сделать этот пустяк ради нее». Будущий нобелевский лауреат отвечает «непременно, Кира Федоровна» - и на следующий день она получает от начальства выволочку за «срыв предвыборной кампании». Если читатель помнит, у Бродского в одном из ранних стихотворений портрет «самого человечного человека», по случаю праздника украсивший стену, перекрывает свету доступ в жилище просто человека. Несколько парадоксальным образом эти неповешенные Бродским портреты тоже, смею думать, достаточно человечных людей, перекрыли стихам нобелевского лауреата доступ к КФ. Уже во второй половине 90-х, если речь заходила о Бродском, она поначалу вроде бы и соглашалась, что «да, хорошо пишет», но всякий раз возвращалась к той злополучной «предвыборной кампании»: Ну сказал бы, что не станет эти портреты вешать! Так ведь нет, пообещал!..

Впрочем нет, имелась у нее одна довольно ценная - по моим, во всяком случае, представлениям - вещица. Однако вот сравнительно недавний эпизод (писано 5 июня 2009 г). КФ открывает «заветную» шкатулку, достает оттуда старинное истончившееся золотое кольцо, украшенное бриллиантами - подарок ей Татьяны Вечесловой - и надевает его на палец поэтессы Валентины Лелиной, одной из немногих, кто остался ей верен и дорог в последние годы.

А вот стихотворение Натальи Перевезенцевой, где еще одно кольцо из еще одной истории КФ отправляется в небыстрые воды Екатерининского канала

О жизнь на канале! Аларчин и Львиный

мосты нависают над мутной картиной,

в которой до первой волны катерка

лениво и просто скользят облака.

На три поворота, изгиба, круженья -

сухая листва, разговор и крушенье

всей жизни - и сдернутый с пальца, литой,

в канал улетит ободок золотой.

Как это красиво, как это невинно,

мешать в мелодраме Шекспира, Расина,

и знать - от канала, шарманки, дождя

мы не отречемся, навек уходя.

И я бы хотела, чтоб мне нагадали

спектакль на канале, и жизнь на канале.

Чтоб мостик горбатый, изгиб, поворот -

и роза в бензиновой дымке плывет.