Кураев Михаил Николаевич

КУРА́ЕВ Михаил Николаевич [18.6.1939, Л-д] - прозаик, публицист, сценарист.

Родился в семье инженера-гидростроителя, позднее - директора проектного ин-та, лауреата Сталинской премии (сооружение первой в мире подземной гидроэлектростанции). Во время блокады Л-да был эвакуирован в Череповец (1942). В связи с характером работы отца в довоен. и послевоен. время жил на стройках Заполярья и Прионежья, с 1954 - в Л-де.

В 1956–61 учился в Лен. гос. театральном ин-те им. А. Н. Островского. (ЛГТИ). Дипломная работа К. « Произведения А. П. Чехова на экране » была премирована на Всесоюзном конкурсе студенч. работ и опубл. в сб. «Лит-ра и кино» (М.-Л., 1965). По окончании ин-та был приглашен в сценарный отдел киностудии «Ленфильм», где проходил преддипломную практику. Параллельно с работой в кинематографе (1961–88) занимался теорией драмы, обучался в заочной аспирантуре Ин-та философии АН СССР в М. Тогда же им написаны сценарии к фильмам « Пятая четверть » (1969), « Строгая мужская жизнь » (1974), « Крик гагары » (1979), « Прогулка, достойная мужчин » (1984), « Ожог » (1988), « Сократ » (две серии, 1990). Все они разных жанров - мелодрамы, драмы, остросюжетные фильмы, всегда с острой интригой, с непростой жизненной коллизией, ставящей героев перед выбором, раскрывающим их истинные характеры. Однако реализацией сценариев на экране удовлетворен не был («Лит. досье»). В 1982 ушел с «Ленфильма» для литературного тв-ва. Вернулся в кинематограф спустя более 10 лет. Автор сценариев « Собачий промысел » (2003), « Свежая кровь » (2003), « Господа присяжные » (2004; 12 серий), «Петя по дороге в Царствие Небесное» (2009), «Раскол» (2011, 20 серий, в соавт. с реж. Н. Досталем).

Перв. публикация прозы К. - «фантастическое повествование» о судьбе участника Кронштадтского мятежа « Капитан Дикштейн ». Не предполагая публикации, автор работал над текстом более 15 лет. Публикация повести в ж-ле «Новый мир» (1987, № 9) - принесла мгновенную известность. Самые лестные отклики были даны изв. критиками и писателями, среди кот. А. Синявский, оценивший повесть как «самое интересное <…> произведение» в совр. лит-ре: «<…> это замечательная вещь». Н. Иванова писала: «Кураев заявил о себе взбаламутившим наше море “Капитаном Дикштейном”, замеченным всеми, переведенным ныне чуть ли не на все европейские языки…»

Худож. мировоззрение К. формировалось в период становления т.н. «деревенской» («традиционной») русской прозы, в период возвращения к традициям русской классической лит-ры ХIХ в. Однако повесть «Капитан Дикштейн» уже в период своего написания, и позднее - в период ее появления, - выделялась своеобразием, не укладывающимся в рамки только «традиционной» прозы. На фабульном уровне повесть представляет собой рассказ о жизненном пути героя, волею обстоятельств взявшего имя др. человека, расстрелянного участника Кронштадтского мятежа, и с тех пор более сорока лет проживающего «чужую» судьбу. Смена имени героя К. драматична, но этот факт, кажется, не ломает его судьбы, не оказывается причиной духовного раскола. Скорее наоборот. Ставший Игорем Ивановичем Дикштейном, кочегар «чубатый» (даже имя кот. пишется со строчной буквы) становится «человеком чести», получает «звание», «высший знак человеческой доблести». Однако, по словам автора, «самым фантастическим в описываемых событиях было то, что, отделившись от своего подлинного носителя, имя и фамилия не перешли революционным псевдонимом к новому владельцу, а напротив, как бы оторвали его от себя. В соединении нового лица с новым именем возникли черты и характер нового человека, мало похожего и на кочегара из третьей котельной, и на старшину боезапаса второй башни главного калибра». Два героя, слившись, породили третьего, кот. принужден жить «как бы одолженной, не принадлежащей ему в полной мере жизнью <…>».

Несовпадение фабульного и сюжетного развития действия повести К. обращает на себя внимание. Хронологически следующие события в их диспозиции должны были бы привлечь внимание преимущественно к финальному эпизоду - смерти гл. героя, но автор обращает внимание не столько на посл. сцену и даже не на конкретную судьбу героя (гибель героя в тексте почти не акцентирована), сколько на философское понимание места человека в совр. мире. Образ «маленького человека» Дикштейна становится образом человека вообще, берет на себя нагрузку философскую, как говорит автор, «куда выше житейской». Нестрогое философствование авторского персонажа - субъекта повествования в лирич. отступлениях - дополняется у К. житейскими наблюдениями героев: «если у всего есть начало и есть конец, то, значит, есть и середина» - приходит к заключению его герой или рассуждает о том, что «если есть движение вверх, а потом вниз, значит, есть и <…> вершина…». Именно к этой вершине и устремлена жизнь «новорождённого» героя. Концепция «маленького человека» претерпевает трансформацию у К., к финалу повести растушевывая параллели малого и большого, простого и великого. В образе «маленького человека» К. растворяется его малость, на перв. план выступает житейская стойкость, способность выдержать испытания, посланные судьбой.

Следующая по времени повесть К. « Ночной дозор » (1988) тематически примыкает к огромному массиву «лагерной прозы», создаваемой в 1960–80-е А. Солженицыным, В. Шаламовым, Г. Владимовым и др. Однако, входя в лагерную тему в период формирования «новой», т.н. «другой» лит-ры, К. частично отходит от внешне-взвешенного и серьезного отражения «колымского» опыта, «облегчая» трагизм лагерной темы, вводя иронико-комический ракурс в осмысление характера героя «великой эпохи», образа сов. человека. Повесть имеет подзаголовок «Ноктюрн на два голоса при участии стрелка ВОХР тов. Полуболотова». Первый голос - авторский, второй - монолог отставного служаки репрессивных органов.

Фамилия героя, только однажды выведенная в названии - Полуболотов, оказывается ономасиологически «говорящей», характеризующей героя как среднего, ординарного человека из «массы», из «болота» (или «полуболота»), и позволяет автору акцентировать отсутствие личностного начала в персонаже, засвидетельствовать его зависимость от чужой воли и внешних обстоятельств. Типичность тов. Полуболотова, слиянность его судьбы с историей народа и страны активизируют саморефлексию героя, порождают непреодолимое желание рассказать «о времени и о себе». Герой К., строящий свои суждения на тезисе о похожести людей, на убеждении в их типичности и подобии, приходит к заключению, что «подавляющее число людей в одинаковых ситуациях ведут себя похоже…». Именно эта «философия» порождает иллюзию объективности полуболотовского повествования и, как следствие, через несовпадение авторской точки зрения с суждениями и оценками персонажа, генерирует тотальную иронию кураевского текста, опосредуя формальные и смысловые компоненты «ночной песни» героя. Ненавязчивое зонирование голосов автора и героя позволяет скорректировать разность между субъективностью позиции одного и объективностью оценки другого.

Доминирующий в тексте принцип монологической речи, перебиваемой многочисленными вопросами, порождает образ героя-мыслителя, героя-наблюдателя, героя-философа, склонного задавать «вечные вопросы» по каждому поводу. Однако философия героя зиждется на зыбком основании «белой ночи», кот. вносит свой «камертон» в восприятие изображаемых событий, имевших место в городе на Неве. Образ петерб. белой ночи, ее парадоксальная природа художественно осмыслены автором и включены в пространственно-временной континуум повести: К. создает и поддерживает атмосферу между днем и ночью, между сном и явью, между реальным и фантастическим. Белая ночь становится фоном, почти театрал. декорацией, кот. служит созданию исходной атмосферы между правдой и ложью, между субъективным и объективным, между убеждением и заблуждением. В загадочно противоречивом пространстве белой ночи для героя снимаются антитезы хорошего и плохого, доброго и злого, правого и виноватого, смешного и страшного. Сон белой ночи переходит в явь реальной социальной действительности и находит продолжение в «темных днях» «смутного» сов. времени. Сам город, «умышленный» и сумасшедший (по Достоевскому), белая ночь, неоднозначная и противоречивая (по Кураеву), оказываются провокативны, они продуцируют ту правду, в кот., кажется, может одновременно уживаться черное и белое, злое и доброе, субъективное и объективное. И если во время ночного рассказа-исповеди герой задается мучительным вопросом: «<…> меня какая инструкция предусмотреть может?», кот. по значимости соотносим с пилатовским «Что есть истина?..» - то ответ лишен сомнения. Бывший сотрудник НКВД однозначен и прямолинеен в осознании своей роли: «<…> хотите - хвалите, хотите - журите, а от эпохи своей меня не оторвешь! Была задача - слиться с эпохой, и я с ней слился!».

В сер.-кон. 1980-х, создавая «Ночной дозор», К. одним из первых среди писателей-традиционалистов не просто отказался от «оппозиционного» способа мировидения, от построения худож. произведения на однозначном «перевертыше»: было белым - стало черным, было хорошим - стало плохим, было недозволенным - стало позволительным, но отказался от самой бинарности оппозиций такого рода. Он создал модель полиполярного мира, когда восприятие, оценка, осознание какого-либо явления зависят от множества причин: точки отсчета, остроты зрения, убеждений воспринимающего, его желания и умения и даже от времени суток.

Характер гл. героя всего тв-ва К. - «маленького человека» - трактуется в «Ночном дозоре» иначе, чем в «Капитане Дикштейне». Писатель отходит от любимого Гоголем «маленького человека», кот. следует понять и пожалеть, кот. нужно сострадать и сочувствовать, и приближается к чеховскому пониманию «маленького героя», малость кот. не во внешнем, а во внутреннем - в его духовной малости, в моральной мелкости и нравств. мелочности. Попытка глубже понять этого героя - «одного из нас» - найдет отражение в следующем «петербургском тексте» К. « Зеркало Монтачки » («Новый мир», 1993, № 6–7; 1995 - премия правительства СПб. за лучший роман о городе).

События романа по-прежнему разворачиваются в центре Л-да (СПб.), близ Невского пр., напротив Казанского собора. Локализация событий именно в этой части города наводит на мысль об исходной сопоставимости «Зеркала Монтачки» и «Петербургских повестей» Гоголя: роковые события происходят «на том же месте» и «в тот же час», 150 лет спустя, в 1961-м - в «год-оборотень», «год-перевертыш». Гоголевская фантасмагоричность дополняется у К. блоковской символичностью и соединяется с социологичностью событий недавнего сов. прошлого. Три века, три эпохи, почти 300-летняя история Петербурга–Петрограда–Ленинграда просматриваются в чертах совр. города, создавая характерную для К. «вихревую спираль», увлекающую в глубины мифологии сев. столицы. Противоречивая природа «самого выдуманного, самого нарочитого города в мире» настойчиво подчеркивается автором-повествователем, предрекая и объясняя сложную событийную канву романа. К. порождает образ города неразгаданного и таинственного: «Он - тайна, он - неожиданность!», в кот. и совершается страшное и фантастич. событие - преступление «по видимости», когда у обитателей многонаселенной коммунальной квартиры в одночасье исчезают отражения в зеркалах.

Мотивы сна (видения, видимости, отражения), природной стихии (метели, ветра, снежного вихря), фантасмагории (дьявол, черти, призраки, пришельцы), народных верований (гадания, заговоры, приметы) сливаются и фокусируются, находя свое преломление в заглавном образе романа - образе зеркала, кот. нужен К. для того, чтобы в смещенном худож. пространстве реальной, но сдвинутой действительности узреть истинную суть явлений, осознать подлинную сущность характеров, увидеть незримую нить взаимосвязанных событий. Благодаря образу зеркала К. вновь задается вопросами: «<…> где искать свою заблудившуюся душу, как не в зеркале?». И одна из героинь романа добавляет: «Будь я на месте зеркала, я бы просто не отражала людей, в чьих глазах не прочесть и намека на вопрос: “Кто я такой?”».

Как писатель-традиционалист, последователь и преемник уроков классики ХIХ в., К. обращается к «проклятым вопросам» человеческого бытия, задумывается о проблемах жизни и смерти, добра и зла, Бога и дьявола. Только на одной странице в тесном соседстве звучат сразу несколько вопросов: «Что в жизни важнее смерти?», «Разве есть у нас дар более ценный, чем душа?», «А совесть?..». Само внимание писателя к «вечным» вопросам и абсурдизму русской жизни становится свидетельством «классичности» и «традиционности» его мировоззрения. Вслед за писателями-классиками К. предлагает видеть истоки зла не в самих людях, а в окружающей жизни, может быть, даже не только социальной, но и загадочно-мистической: «не все зло в этом мире исходит только от живых людей и творится только людьми живыми», «если бы призраков не было, их немедленно надо было бы выдумать, чтоб было за кем спрятаться».

Помимо уже названных крупных и важнейших произведений К. является автором прозы - « Маленькая семейная тайна » (1990; отд. публ. - М., 1992), « Петя по дороге в Царствие небесное » (1991), « Дружбы нежное волненье » (1992), « Блок-ада » (1994), « Жребий № 241:Романтич. хроника » (М., 1996), « Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург » (СПб., 1996), « Жизнь незамечательных людей » (сб.; Курган, 1999), « Питерская Атлантида » (сб.; СПб., 1999), « Осторожно - Кукуев! » («Дружба народов», 2006, № 5–7; в книжном вар. вышел под назв. « Похождения Кукуева »); « Саамский заговор » («Нева», 2013, № 4); « Всплывший камень: рождественская быль » («Знамя», 2015, № 4); « Операция “Бучков хвост” » («Знамя», 2016, № 11) и др.

Перу К. принадлежат эссе о литературе в жанре «Записки внимательного читателя»: « Как я старался не стать писателем », « Пушкин рядом», « Памятник Гоголю », «Ключи от Миргорода», «Чехов с нами?», « Чехов посредине России », « Кто войдет в дом Чехова?», « Берггольц и первороссияне », « Мерцающая проза Уильяма Фолкнера » и др. Ряд публицистических статей К. стал откликом на актуальные события кон. ХХ и нач. ХХI в.: « Да за кого они нас принимают?», « О Рембранте и о себе: Автопортрет у посл. черты », «Интеллигенция и филистерство», «Неизвестный враг Кореи», «Слеза оккупанта», «Битва за историю», «Зачем защищать эти камни?» «Блокадные весы», «Свидетели неизбежного». «Петербург-Ленинград. Столкновение мифов», «Народ и толпа» и др.

В 2015 написал сценарий по роману А. Солженицына «Красное колесо».

В обл. кино К. - лауреат IX Всесоюзного кинофестиваля, Серебряная медаль им. А. Довженко («Строгая мужская жизнь», 1979); лауреат XI Всесоюзного кинофестиваля («Прогулка, достойная мужчин», 1981); «Петя по дороге в Царствие небесное» (Гран-при XXI ММКФ, 2009); Нац. премия «Ника» (20-серийный фильм-фреска «Раскол», 2012).

В обл. лит-ры К. - лауреат премии правительства СПб. за лучший роман о городе («Зеркало Монтачки», 1995); премия «Величие духа» («Блок-ада», 1995); премии ж-ла «Новый мир» - «Лучшая публикация года» («Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург», 1996); Гос. премии России (трилогия «Семейная хроника» - «Дикштейн», «Маленькая семейная тайна», «Жребий № 241», 1998); премии им. Л. Н. Толстого «Ясная Поляна» в номинации «Совр. классика» («Капитан Дикштейн», 2010). Лауреат премий ж-лов «Знамя», «Звезда», «Нева» и др.

Награжден Орденом Дружбы (2010).

Кн. К. переведены на 12 иностранных яз. и выходили в Швеции, Дании, США, Италии, Испании, Франция, Германии, Венгрии, Польше, Корейской республике и др.

Зам. председателя Комиссии по помилованию на территории СПб. Сопредседатель Союза российских писателей.

В 2014 к 75-летию писателя изд-во СП СПб. выпустило сочинения К. в 3 т. (1 т. - « В зеркале Невы », 2 т. - « Другие времена », 3 т. - « Другие люди »).

Соч.: Полезный разговор // Вопросы лит-ры. 1986. № 11; Капитан Дикштейн // Новый мир. 1987. № 9 (отд. изд. - М., 1990); Ночной дозор // Новый мир. 1988. № 12 (отд. изд. - М., 1990); Маленькая семейная тайна // Новый мир. 1990. № 3 (отд. изд. - М., 1992); Чехов с нами? // Знамя 1990. № 6; Петя по дороге в Царствие небесное // Знамя. 1991. № 2; Дружбы нежное волнение // Новый мир. 1992. № 8; О Рембрандте и о себе: Автопортрет у посл. черты // Дружба народов. 1992. № 8; Куранты бьют // Знамя. 1992. № 11; Зеркало Монтачки // Новый мир. 1993. № 5–6 (отд. изд. - М., 1994); Слеза оккупанта // Дружба народов. 1994. № 4; Блок-ада: Праздничная повесть // Знамя. 1994. № 7; отд. изд. - СПб., 2005; Как я старался не стать писателем // Звезда. 1994. № 8; Встречайте Ленина! // Новый мир. 1995. № 9; Жребий № 241. Романтич. хроника // Знамя. 1995. № 11; отд. изд. - М., 1996; Путешествие из Ленинграда в Санкт-Петербург // Новый мир. 1996. № 10; отд. изд. - СПб., 1996; Чехов посередине России // Звезда. 1997. № 4; Интеллигент - слово петербургское // Знамя. 1997. № 7; Тихие беззлобные похороны // Знамя. 1998. № 8; Актуальный Чехов. Заметки о классике // Дружба народов. 1998. № 12; Охота на свиней. СПб., 1998; Смертное мгновение // Звезда. 1999. № 9; Питерская Атлантида. СПб., 1999; Жизнь незамечательных людей. Курган, 1999; Разрешите проявить зрелость // Знамя. 2000. № 9; Записки беглого кинематографиста // Новый мир. 2001. № 8; Приют теней. М., 2001; Мать неизвестного блокадника // Родина. 2003. № 1; Свидетели неизбежного. СПб., 2004; Осторожно - Кукуев! (Сентиментальное путешествие) // Дружба народов. 2006. № 4–6; Господа присяжные. М., 2007; Похождения Кукуева / Предисл. В. Курбатова. СПб., 2007; Соч.: В 2 т. / Предисл. П. Басинского. М., 2010; Капитан Дикштейн. М.: ИД «Ясная поляна», 2011; Тревожащий совесть луч // Нева. 2012. № 1; Протест-2012 // Нева. 2013. № 3; Саамский заговор: ист. повествование // Нева. 2013. № 4; Сочинения: в 3 т. (1 т. - «В зеркале Невы», 2 т. - «Другие времена», 3 т. - «Другие люди»). СПб.: СП СПб., 2014; Капитан Дикштейн. М.: Слово/Slovo, 2014; Всплывший камень: рождественская быль // Знамя. 2015. № 4; Кто сеет ветер. СПб.: СП СПб., 2015; Операция «Бучков хвост»: повесть // Знамя. 2016. № 11.

Лит.: Виноградов И. Ноктюрн на два голоса // Моск. новости. 1989. № 2; Гессен Е. Белая ночь - 66 // Новое русское слово (Нью-Йорк). 1989. 28 февр.; Иванова Н. Намеренные несчастливцы? (О прозе «новой волны») // Дружба народов. 1989. № 7; Агеев А. Гос. сумасшедший // Лит. обозрение. 1989. № 8; Аннинский Л. Как удержать лицо? // Знамя. 1989. № 9; Иванова Н. Миргород: История продолжается? // Столица. 1992. № 7; Немзер А. Совр. диалог с Гоголем // Смена. 1993. № 186; Астафьев В. Вместо предисл. // День и ночь (Красноярск). 1996. № 6; Арьев А. Кураев М. Н. // Русские писатели ХХ в. / Гл. ред. П. А. Николаев. М., 2000; Богданова О. Лагерная тема в русской прозе 1950–80-х гг. СПб., 1996; Михаил Кураев: Лит. досье: Сб. статей и мат-лов о тв-ве М. Н. Кураева. Рязань, 2004; Савельева А. Тема лагеря в прозе Михаила Кураева. СПб., 2006; Богданова О., Савельева А. Худож. мир Михаила Кураева. СПб., 2008; Басинский П. Уходящая натура: Поэзия здравого смысла в прозе М. Кураева // Кураев М. Соч.: В 2 т. М., 2010; Большая российская энц.: В 30 т. Т. 16: Крещение Господне - Ласточковые. М.: Большая Рос. энц., 2010; Черкашин А. М. Кураев написал сценарий по роману Солженицына // Рос. газ. 2015. 13 марта; Богданова О. Современный «маленький человек» (повесть Мих. Кураева «Капитан Дикштейн») // Язык и лит-ра в поликультурном пространстве: сб. науч. статей. Львов, 2017.

О. Богданова