Мариенгоф Анатолий Борисович

МАРИЕНГО́Ф Анатолий Борисович [24.6(6.7).1897, Нижний Новгород - 24.6.1962, Л-д, похоронен на Богословском кладб.] - поэт, прозаик, драматург, мемуарист.

Родился в семье служащего граммофонной фирмы, выходца из Лифляндии (южная Эстония, отошедшая по Ништадтскому мирному договору к России), по утверждению самого М. остзейского барона. Так или иначе, но благодаря дворянскому происхождению матери некот. время учился в нижегородском Дворянском ин-те императора Александра II, привилегированном среднем учебном заведении. В связи с переводом отца по службе в Пензу М. оставил ин-т. Весной 1916, окончив пензенскую гимназию, поступил на юридический фак-т Моск. ун-та, но будучи мобилизован на Западный фронт, служил в инженерно-строительной дружине.

В событиях 1917 М. непосредственного участия не принимал, но несколько позже (1918) отношение к ним выразил так: «Верьте, я только счастливый безумец, / Поставивший все на Октябрь» (Явь. М., 1919). Возвратившись в Пензу, М. печ. в пензенской губернской типографии «революционный альманах» «Исход» и свой перв. поэт. сб. «Витрина сердца» .

В 1919 - секретарь изд-ва ВЦИК в М. Понятно, что на такие должности людей «с улицы» не берут, однако в воспоминаниях, писавшихся в 1950-е, М. не называет имени высокопоставленного «благодетеля». По предположению совр. исследователя, это дядя поэта, заместитель наркома водного транспорта Э. Ф. Розенталь (Радечко П. Троянский конь репутации Есенина). В этом же году он не просто дебютирует в столичной печ., но оказывается составителем альм. «Явь», где его поэтич. продукция соседствует со стихами Андрея Белого и Б. Пастернака.

В М. знакомится и сближается с С. Есениным и В. Шершеневичем. Подпись М. стоит под манифестом русского имажинизма («Декларация», февр. 1919), его стихи печ. в многочисленных имажинистских сб. нач. 1920-х.

Неск. десятилетий спустя М. скажет о тогдашних своих взглядах: «Не чуждо нам (Есенину и Мариенгофу. - Ред .) было и гениальное мракобесие Василия Васильевича Розанова» (« Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги» ). М. вполне разделяет розановское (периода «Апокалипсиса нашего времени») понимание революции 1917 как разрешение конфликта между Христом и Солнцем-Иеговой в пользу второго. Но «счастливый безумец» идет еще дальше, он и Солнце лишает каких-либо сакральных прерогатив, рассматривая его лишь как некий «осветительный прибор», единственная функция кот. - выхватить из тьмы времен «Я». В «Революционной Троице» (Свобода, Равенство, Братство) поэта привлекает, пожалуй, лишь свобода, понимаемая вполне по-штирнеровски. Неслучайно, что «анархия» становится «лейт-словом» в поэме М. «Кондитерская солнц» (1919).

Вскоре, однако, восторг «счастливого безумца», намеренного «стихов серебряные росы» вручать «только тем, кто несет погромные колья», обретает и опр. эмоциональное противотечение: «Я знаю, увять и мне» (поэма «Слепые ноги» ). И если совсем недавно поэт призывал кровь Христа «выплескивать, как воду из рукомойника», ради «живой жизни», то в 1920 в «мрачно-красивой» (В. Львов-Рогачевский) поэме «Сентябрь» он приходит к мысли о самоубийстве («Открою у ладони синий желоб. / Прольется кипяток. / Вольется лед»).

Поэзия М.-имажиниста глубоко пессимистична. Хотя «Стихами чванствую» и «Развратничаю с вдохновеньем» , но наступает «Разочарование» , и впору сделать «Руки галстуком» . Так, опр. образом соединив названия некот. поэтич. сб-ков М. 1919–20, можно было бы определить миро– и жизнеощущение поэта в этот период учитывая, разумеется, нарочито-эпатажный характер названий.

Теоретик «ритмического стиха» и композитор А. Авраамов писал о поэзии М.: «...вот он, преодоленный (не первозданный) хаос верлибра». По его мнению, для описания ритмич. строя стихов М. требуется отказ от обычной «метрической номенклатуры» и переход к более тонко дифференцирующей «номенклатуре музыкальной». «По самодовлеющей мощи архитектоники и захватывающему лиризму», полагал он, стихи М. могут быть сравнимы с музыкой Баха. Есенину в качестве «музыкального аналога» назывался Гендель. С др. стороны, изощренный ритм стихов М., зачастую осложненный разноударной рифмой либо ассонансом, затрудняет их восприятие, вызывает ощущение хаотичности, некоего «сумбура вместо музыки». Отметим и присущее М.-поэту «короткое дыхание». Его он, впрочем, довольно ловко маскирует, разбивая «нормальную» рифмованную стихотворную строку на три-четыре, и печатая эти «синтагмы» не маяковской «лесенкой», а традиционно - в «столбик». В результате этой графической уловки - восьмистрочная миниатюра выглядит как полновесное стих., занимая всю страницу.

В 1920 М. выпускает брошюру по теории имажинизма «Буян-остров» . Как теоретик движения, он оказывается отнюдь не столь радикален, как, напр., В. Шершеневич. М. проповедует не «каталог образов», кот. можно с тем же успехом читать и от конца к началу, но «прекрасное целое», кот. «прекрасно только в том случае, если прекрасна каждая из его частей» («Буян-остров»). Правда, «прекрасное» М. понимает по-своему. Он пишет: «Одна из целей поэзии - вызвать у читателя максимум внутреннего напряжения. Как можно глубже всадить в ладони читательского восприятия занозу образа», чему всего лучше служит соединение высокого и низкого, «совокупление соловья и лягушки» («Буян-остров»).

В. Львов-Рогачевский писал о М., что в его лирике нашли выражение «чувства и настроения хитровцев, утративших лик человеческий», добавляя: «Его могла бы спасти искренняя, горячая, непосредственная любовь». Слова критика оказались пророческими. Трудно без трепета читать в воспоминаниях М. страницы, посвященные им Анне Никритиной, его жене, актрисе московского Камерного, а позднее лен. Большого драм. (б. Суворинского) театра. «Поэтический хитрованец» был спасен. Однако о М. - лирич. поэте после сб. «Стихи и поэмы» (Л., 1926), в кот. А. Тарасенков увидел «плоское славянофильство» и «культ упадочно-эротически-кабацкого самозабвения» (Лит. энциклопедия. М., 1932. Т. 6) - всерьез следует говорить лишь в прошедшем вр. Стихи он продолжал - от случая к случаю - писать и позже, но собранные воедино (« Неизвестный Мариенгоф» ), они, зачастую написанные «для домашнего употребления», производят удручающее впечатление.

М. начинает работать для театра (пьеса «Вавилонский адвокат» , 1925). По его сценариям снимаются фильмы «Дом на Трубной» (1927), «Проданный аппетит» (1928) и др. После скандального успеха вышедшей тремя изданиями кн. М. о Есенине «Роман без вранья» (недоброжелателями мгновенно переименованной в «Вранье без романа») он обращается к прозе. Во мн. созвучные западноевропейской лит-ре «потерянного поколения», романы М. «Циники» и «Бритый человек» в СССР опубл. лишь в «эпоху перестройки». Кстати, сюжет «Бритого человека» (совслужащий «с правом ношения оружия» из зависти убивает поэта, а затем успешно выдает убийство за самоубийство) вполне мог послужить отправной точкой для возникновения версии об убийстве Есенина. Результатом издания романов на Западе (в 1929 вышли в свет «Циники», а в 1930 - «Бритый человек») было десятилетнее едва ли добровольное и почти полное молчание М. как писателя в СССР. В 1940 М. снова начинает печататься, и в 1940–50-е изд. свыше полутора десятка пьес и комедий (зачастую напис. в соавт. с М. Козаковым), вполне отвечавших «требованиям времени», однако у читателей и зрителей особым успехом не пользовавшихся. Вместе с тем немалый интерес представляют воспоминания М. «Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги» , написанные в 1950-х.

В «постперестроечное» время проза М. многократно изд. (существует и «аудио-версия» романа «Циники»). И. Бродский находил, что «Циники» ― едва ли не лучший русский роман XX в. В 1991 Д. Месхиевым и В. Тодоровским был снят фильм под тем же назв.

Соч. : Буян-остров: Имажинизм. М., 1920; Рождение поэта. Шут Балакирев: пьесы. Л., 1959; Роман без вранья. Циники. Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. Л., 1988; Бритый человек. М., 1991; Неизв. Мариенгоф: избр. стихи и поэмы 1916–62 гг. СПб., 1996; Бессмертная трилогия (название авторское. - Прим. ред .). М., 1999;Стихотворения и поэмы. СПб., 2002 (Новая БП. МС); [Стихи] // Русские стихи 1950–2000 гг.: антол.: в 2 т. / сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. М., 2010; Собр. соч. в 3 т. М., 2013.

Лит .: Авраамов Арс. Воплощение: Есенин - Мариенгоф. М., 1921; Григорьев С. Пророки и предтечи посл. завета: Имажинисты Есенин, Кусиков, Мариенгоф. М., 1921; Львов-Рогачевский В. Имажинизм и его образоносцы. Ревель, 1921; Писатели Л-да: Биобиблиогр. справочник. 1934–81 / авт.-сост. В. Бахтин и А. Лурье. Л.: Лениздат, 1982; Аверин Б. Проза Мариен­гофа // Роман без вранья; Циники; Мой век, моя молодость, мои друзья и подруги. Л., 1988; Бобрецов В. Анатолий Мариенгоф // Русская лит-ра. 1991. № 4; Большун Б. Есенин и Мариенгоф: «Роман без вранья» или «Вранье без романов»? Гродно, 1993; Макарова И. Поэты русского имажинизма // Макарова И. Очерки истории русской лит-ры XX в. СПб., 1995; Ласкин А. Тросточка против безумия (штрихи к портрету поэта А. Б. Мариенгофа) // Неизв. Мариенгоф. СПб., 1996; Хуттунен Т. «Циники» А. Б. Мариенгофа - монтаж вымысла и факта // Проблемы и границы в культуре. Тарту, 1998; Русский имажинизм. История. Теория. Практика: сб. ст. М., 2003; Радечко П. Троянский конь репутации Есенина. Брест, 2005; Хуттунен Т. Оскар Уайльд из Пензы // Век нынешний и век минувший. Тарту, 2006. Ч. 2; Хуттунен Т. Забытый роман: История «Циников». Анатолий Мариенгоф // Varietas et concordia. Helsinki, 2007; Прилепин З. Непохожие поэты. Мариенгоф. Корнилов Луговской. М., 2015 (ЖЗЛ).

В. Бобрецов