Матиевский Владимир Михайлович

МАТИЕ́ВСКИЙ Владимир Михайлович [21.1.1952, Л-д - 25.1.1985, Л-д, похоронен на Ковалевском кладб.] - поэт, переводчик.

По линии отца - из белорусской деревни (отсюда и фамилия), со стороны матери - из Псковской обл. Отец - кадровый пролетарий, мать - работник «сферы обслуживания». Детство провел на Васильевском о-ве, на его тогдашних глухих непервых линиях. С Васильевским о-вом напрямую - работая там с 1974 и до самой смерти - он будет связан и в свои «самые творческие годы», как говорил Розанов, весьма почитаемый М. Нередкие у М. василеостровские реалии - это действительно реалии, а не модные «аллюзии из Бродского», поэта, кот. наряду с Ю. Кузнецовым М. выделял из старших современников. В нач. 1960-х родители М. получают отд. квартиру и переезжают на проспект Металлистов. В стихах М. уже тогда оппозиция Васильевский - Охта почти столь же очевидна, как противостояние добра и зла: «И не мечтать мне о Флориде, / и зимовать на Охте мне». В этих строках Васильевский «остров сокровищ» назван Флоридой.

Учился в школе рабочей молодежи, ибо из девятого класса был изгнан «за хулиганское поведение». В школе друзьями М. стали будущие художники Ю. Киселев и А. Воронков и изв. фотохудожник А. Шишков. Отслужив два года срочной службы на Камчатке и Сахалине (1970–72) и проработав с год «по основной специальности» фрезеровщиком, «рабочий парень с проспекта Металлистов» поступает на работу в обменно-резервный фонд БАН СССР. Не было удивительным, что в одном отделе БАН одновременно работали три молодых человека, проявлявших интерес к русской поэзии, особенно к поэзии перв. трети XX в. Еще менее удивительно, что все трое не испытывали особого пиетета к учению Маркса-Ленина. Эти трое придумали создать «партию моржевиков», «гениальным секретарем» кот. был провозглашен один из них, поэт В. Моржевиков. Игра продолжалась - и вскоре (18.2.1975) ими был составлен «Манифест иморжевизма» (машинопись, частное собр.). В ернической форме в «Манифесте» сформулированы практически все осн. принципы того, что позже назовут постмодернизмом. По формально первому стих. М. «Кельн» (1974), напис. на пари, уже видно, что всему этому предшествовала серьезнейшая «подготовительная работа».

С осени 1975 М. стал посещать занятия ЛИТО при ДК им. Ленсовета. С. Давыдов моментально выделил М. среди прочих, и если с другими вел себя довольно авторитарно, то с М. общался как с равным. Довольно поздний поэтич. старт и предчувствие, что времени судьбой будет отпущено слишком мало, провоцируют феноменально быстрый творч. рост М. Уже к 1977 М. - абсолютно сложившийся поэт. Стих его прекрасно технически оснащен и результирует достижения различных поэтич. школ перв. трети XX в., М. в изв. мере следует «теории литературного синтетизма» «ленинградского правого конструктивиста» С. Нельдихена, с кот. его роднит любовь к Гумилеву и Уитмену.

Наряду с как бы барочной изощренностью (это касается не только звукового и образного ряда, но и принципов композиции), поэзии М. присуще постоянно повышенное эмоциональное напряжение, доходящее порой до калейдоскопичности потока сознания («У меня в обиходе - парадные…» ). Ассоциативное, «металогическое» соединение строк и строф приводит иногда к ломке синтаксиса, кажущейся «невнятности» и вполне умышленному, «косноязычию» (нечто подобное обнаружим у Бориса Поплавского, которого М. не читал).

Особо следует сказать о ритмике стихов М. Такого широкого ритмич. диапазона нет, пожалуй, ни у одного совр. поэта. Однако отказ от жесткой «ритмической сетки» не вызывает ощущения нарочитого эксперимента. Напротив, поэтич. «мелодия» в стихах М. повинуется законам классич. музыки, а не механически ритмизированной «попсы», и переходы-перебои ритма естественны и органичны, как ослабление-учащение пульса или дыхания.

Неск. особняком стоит большое стих. «Белое море» , где М., как бы отвечая на упреки в излишней усложненности, демонстрирует, что без труда может писать «ясно и просто», без «метафизических отягощений», подтекста и интертекста, с меньшей долей ассонансов и каламбурных рифм (дань юношеского увлечения Хлебниковым, ранним Маяковским и Пастернаком). Однако в «Белом море» читателя ожидает подвох иного рода: это своего рода римейк гумилевского «Красного моря».

Открытые полит. инвективы у М. крайне редки (« Никогда ни слова в осужденье »). И если уж кому и «достается» в его стихах, то ему самому: «И стою, как Муму утопил, / и не знаю куда уходить» («Vademecumокончился вдруг…» ).

Лирику М. - а прежде всего М. лирик - отличает удивительная, совершенно естественная чистота, не имеющая ничего общего ни с либеральной фривольностью, ни с казенным пуританством, где сквозь наивно-розоватый косметический слой словес то и дело проступает подозрительная красная сыпь: то ли симптом нехорошей болезни, то ли след принудительного воздержания.

Недолгая пора расцвета его поэтич. дарования пришлась на кон. 1970-х и нач. 80-х, время «скромности, выставок на квартирах, фотокопий и карикатур» («Если хочешь, чтобы тебя выслушали…» ). И М. умер, не увидев ни одной своей строки, напеч. в повременных изд. «эпохи застоя». Не увидев, можно сказать, «вполне заслуженно»: абсолютная стилистич. несовместимость его поэзии и канонов соцреализма очевидна. Ясно себе это представляя, он никуда своих стихов не предлагал. Места для его стихов не нашлось ни в тогдашних «самиздате», «тамиздате», ни даже в альм. «Круг», изд. «Клубом-81», формальным членом кот. М. состоял.

С нач. 1980-х М. почти перестает писать оригинальные стихи, переключившись на переводы (в свое время он закончил Гос. курсы иностранных яз.) - «для себя», «в стол». Начав еще в 1970-е с перевода «Июльского утра» К. Хенсли (и сделав из простенького шлягера хорошее стих.), в 80-е он обратился к тв-ву Э. Паунда. И, пожалуй, только благодаря переводам М. видно, почему этот бывший «имажист» столь высоко ценится в мире англоязычной лит-ры.

Каждое лето М. отправлялся путешествовать. Памир, Ср. Азия, Закавказье, Волга, русский Север - далеко не полный перечень мест, где он побывал. Во время одного из своих «путешествий на Восток» он заболел желтухой. Очевидно, это был зловещий гепатит С, который тогда еще не диагностировался.

В янв. 1986 на вечере, посвящ. годовщине со дня смерти М., В. Кривулин, говоря о его стихах, сказал, что «так будут писать только лет через двадцать».

Соч.: Из книги «На круги своя»: стихи// Сумерки. 1989. № 6; Стихотворения. СПб., 1995; [Стих.] // Поздние петербуржцы. СПб., 1995; Стихи // Слова и отзвуки: альм. СПб.-Париж, (1992). № 1; Стихи // Крещатик. 2017. № 2 (76).

Лит.: Бобрецов В. Страсть и строгость // Сумерки. 1989. № 6; Топоров В. // Поздние петербуржцы. СПб., 1995; Зубова Л. Совр. русская поэзия в контексте истории языка М., 2000; Самиздат Л-да. 1950-е ― 80-е. Лит. энц. М., 2003; Бобрецов В. О Владимире Матиевском // Крещатик. 2017. № 2 (76); Михайлов А. Погибоша // Крещатик. 2017. № 2 (76).

В. Бобрецов