Мережковский Дмитрий Сергеевич

МЕРЕЖКО́ВСКИЙ Дмитрий Сергеевич [2(14).8.1865, СПб. - 7.12.1941, Па­риж; похоронен на русском кладб. в Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем] - ист. романист, поэт, драматург, пере­водчик, критик, один из основоположников русского символизма.

Прадед писателя, Федор Мережки, был войсковым старшиной на Украине в г. Глухове. Дед, Иван Федорович, при императоре Павле I служил в Измайловском полку, тогда же он, вероятно, изменил малороссийскую фамилию Мережки на Мережковский. Отец М., Сергей Иванович (1823-1908), имел гражданский генеральский чин тайного совет­ника и служил при императорах Николае I, Александре II и Александре III в канцелярии придворного ведомства. Через 9 месяцев по­сле убийства Александра II вышел в отставку, а после смерти жены (20.3.1889) превратил­ся в «ярого спирита-теософа» (З. Гиппиус). Мать М., Варвара Васильевна (урожд. Чеснокова),- дочь управляющего канцелярией петербургск. обер-полицмей­стера. М. родился 7-м ребенком в семье в од­ном из дворцовых зданий на Елагином о-ве. У него было 5 старших братьев и 3 сестры.

До 16 лет вместе с семьей жил в казенном доме дворцового ведомства, первоначально (с 1784) принадлежавшего инженер-генера­лу Ф. Бауру, на углу Невы и Фонтанки на­против Летнего сада. На перв. этаже этого старинного дома (пятое и шестое окна на наб. Невы от угла Фонтанки) с кон. марта по кон. окт. 1924 жили две близкие подруги - актриса О. Глебова-Судейкина (б. жена художника С. Судейкина) и поэтес­са А. Ахматова. Воспитывался М. в 3-й санкт-петербургской классической гимназии (1875–83; ныне ул. Гагаринская, д. 23). В 13 лет, под влиянием Лермонтова и Пушкина, сочинил первое стихотворение. Тог­да же написал и перв. критич. ст. - классное сочинение «Слово о полку Игореве».

Перв. стихи напеч. в 15 лет в «Живо­писном обозрении» - « Тучка » (1880. № 40), « Осенняя мелодия » (1880. № 42) и « Завещание » (1881. № 19). Позднее публ. в «Сев. вестнике», «Рус­ской мысли», «Наблюдателе» и т.д. Отец, по­ощрявший поэтич. опыты сына, старался знакомить его с лит. знаменитостями. В 1880 он приводит его на посл. квартиру До­стоевского, где оробевший М. читает писателю свои юношеские стихи. «Слабо, плохо, никуда не годится,- сказал Достоевский,- чтобы хо­рошо писать,- страдать надо, страдать!» (Мережковский Д.С. ПСС: в 24т.Т.24). В это же время М. близко знакомится с поэтом С. Надсоном, а через него с А. Плещее­вым, который помог М. опубликовать 4 стих. в «Отеч. записках» (1883. № 11; 1884. № 1). В 1883–87 М. учится на историко-филологическом ф-те Петербургского ун-та. В доме A. А. Давыдовой, издательницы ж. «Мир Бо­жий», он встречается с И. Гончаровым, Я. Полонским, А. Майковым, а позд­нее - с сотрудниками «Северного вестника» B. Короленко, В. Гаршиным, Н. Михай­ловским, Г. Успенским. По совету последне­го в поисках религиозного смысла жизни М. после окончания ун-та намеревался «уйти в на­род» и стать сельским учителем.

Летом 1888 в Боржоми он знакомится со своей будущей женой З. Гиппиус. 8 янв. 1889 в Тифлисе (Тбилиси) в церкви Михаила Архангела М. и Гиппиус были обвенчаны. Этот семейный союз на всю жизнь для них стал одновременно союзом духовно-творче­ским, в кот. вклад каждого по отдельнос­ти подчас трудно определить.

В первом, еще подражательном сб. « Сти­хотворения. 1883–87 » (1888) М. стоит « На распутье » (1883) в мучительных размышлениях над проблемой существования Бога, личного бессмертия, добра и зла, свое­го общественного призвания: «И устал я веч­но сомневаться! / Я разгадки требую с тос­кой, / Чтоб чему бы ни было отдаться, / Но отдаться страстно, всей душой. / Эти думы - не мечты досуга, / Не созданье юношеских грез, / Это боль тяжелого недуга, / Роковой, мучительный вопрос». Втор. кн. стихов М.- « Символы (Песни и поэмы) » (1892), по оценке Брюсова, «замечательна раз­носторонностью своих тем. Пушкин и антич­ная трагедия, Эдгар По и Бодлер, древний Рим и Франциск Ассизский. <...> То был пер­вый дар Мережковского на алтарь <...> „все­ленской культуры”» (Брюсов В.Я. Далекие и близкие.М.,1912). «В те времена „символизма” еще не существовало,- отме­чал критик М. Лятцкий,- и название книжки казалось странным и даже диким» (ПСС: в 17т.Т.15). Позднее, говоря о своем увлечении символизмом, сам автор пояснял, что «под влиянием Достоевского, а также иностран­ной литературы, Бодлера и Эдгара По, начи­налось <...> увлечение не декадентством, а символизмом (я и тогда уже понимал их различие)» (ПСС: в 24т.Т.24) «Сим­волизм,- по словам М.,- делает сам стиль, само художественное вещество поэзии оду­хотворенным, прозрачным, насквозь просве­чивающим, как тонкие стенки алебастровой амфоры, в которой зажжено пламя» (ПСС: в 17т.Т.15).Однако наибольший ус­пех в творчестве раннего М. имела поэма « Вера » (Русская мысль. 1890. Кн. 3–4), включенная в сб. «Символы». По этому по­воду А. Скабичевский писал: «Нет воз­можности и сравнивать это произведение Мережковского со всеми предыдущими <...>. Картина увядания и смерти девушки произ­водит потрясающее впечатление и представ­ляет собою нечто давно уже небывалое в на­шей литературе» (Скабичевский А.М. История новейшей русской лит-ры.1848-1903гг.СПб.,1903).

1889–91 оказались поворотными в жиз­ни писателя. «Смерть матери, болезнь жены и некоторые другие тяжелые обстоятельства <...>,- писал М.,- были причиной того рели­гиозного переворота, который я пережил» (ПСС: в 24т.Т.24). Детская ве­ра во Всевышнего, в Творца, пройдя искус от­рицания и сомнения, через университетское увлечение разнообразными позитивистски­ми концепциями стала вновь возвращаться к нему в виде мучительных опытов внутренне­го познания. Познать Бога во многом значило для него уже не воспринимать его рассудком, а почувствовать сердцем и полюбить все со­творенное им, даже если оно лежит во зле и грехе (« Сон », 1884; « Эту запо­ведь в сердце своем напиши» , 1894; и др.)

Третий сб. стихов М. « Новые стихотво­рения. 1891–95 » (1896) был проникнут ожиданием «нового пророка», «дерзновени­ем» (« Дети ночи »), стремлением полюбить жизнь в больших и малых проявлениях (« Пчелы »), полюбить жизнь как «вечную иг­ру» (« То, чем я был »), измеряя ее «новой», «бесцельной красотой» (« Голубое небо »). «Смерть,- констатирует М.,- не убивает, а воскрешает истинную любовь. Тот, кто ни­когда не сомневался в полном уничтожении после смерти, никогда не любил, потому что любишь не мертвого, а только живого. <...> Способен ли человеческий дух,- спрашивает себя поэт,- на новый и, может быть, на самый великий из подвигов, способен ли он превра­тить этот беспредельный ужас перед смертью в беспредельную любовь к Богу» (Записная книжка .1891 ). Именно по­этому его интересуют такие титаны дерзнове­ния духа, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Иов (см. одноименные стих.). В четвер­том поэтич. сб. М. « Собр. стихов. 1883–1903 » (1904) новых стих. оказа­лось немного (« Трубный глас», «Детское сердце», «Молитва о крыльях » и др.). Ес­ли в третьем сб. только теоретически деклари­ровалось желание влюбиться в «демоничес­кую» антиномичность бытия, то здесь мы уже видим попытку пристального вглядывания че­рез собств. жизненный опыт в образцы этой таинственной двойственности (« Двой­ная бездна»). В сб. прослеживается и пово­рот к соборному христианству (« О, если бы душа полна была любовью», «Трубный глас » и др.). Посл. сб. « Собрание сти­хов. 1883–1910 » (1910) был повторением сб. предыдущего, за исключением автобиогр. поэмы « Старинные октавы ». К сер. 1900-х М. постепенно отходит от поэзии, сосредоточивая свой интерес на лит. критике и религиозно-философской публи­цистике.

Нач. 1890-х было связано с интенсив­ными переводами М. классиков античной лит-ры - Эсхила, Софокла, Еврипида, кот. публикует как в ж., так и в виде книг. Отд. изд. выходит пере­вод «Дафниса и Хлои» Лонга (1896; 2-е изд. 1904). Премьера трагедии Еврипида «Иппо­лит» в пер. М. состоялась 14 окт. 1902 на сцене Александрийского театра. На основе прочитанных в СПб. осенью 1892 двух лекций М. издает книгу ст. « О при­чинах упадка и о новых течениях со­временной русской литературы » (1893), ставшую по существу первым мани­фестом русского символизма. В ней шла речь не столько о лит-ре, сколько об отражении через лит-ру, искусство и культуру «нового идеализма», новых религиозно-мировоз­зренч. тенденций. Формулируя идейно-эстетич. принцип «нового искусства», М. выделяет в нем 3 глав. элемента: «мисти­ческое содержание, символы и расширение художественной впечатлительности»(ПСС: в 17т.Т.15).

Однако широкую не только российскую, но и европейскую известность оригинально мыслящего художника М. приобрел после публикации в «Сев. вестнике» перв. романа « Отверженный » (1895; впоследст­вии « Смерть богов. Юлиан Отступник »). Роман о посл. драматич. периоде раннего христианства в лице трагич. фи­гуры императора Юлиана явился перв. час­тью трилогии « Христос и Антихрист » (1895–1905). Продолжение трилогии - ро­маны « Воскресшие боги. Леонардо да Винчи » (1900) и « Антихрист. Петр и Алексей » (1904–05). Вслед за перв. три­логией он пишет трилогию « Царство зверя » уже на материале исключительно русской ис­тории. В нее вошли драма « Павел I » (1908), романы « Александр I » (1911–12) и « 14 декабря » (1918; первоначально « Ни­колай I. Декабристы »).

В 1900–05 начинается история «главно­го» дела Мережковских: происходит форми­рование неохристианской концепции, созда­ется знаменитое религиозное «троебратство» (М., З. Гиппиус, Д. Философов), задается программа последующей религиозно-обще­ственной деятельности. Исследование « Л. Толстой и Достоевский. Жизнь, тв-во и религия » (1900–02), напи­санное между вторым и третьим романом три­логии «Христос и Антихрист», явственно отра­зило вышеупомянутый поворот в религиозных исканиях М.- попытку преодоления демонич. дуализма Земли и Неба на путях по-новому понятого учения Христа о «равносвятости» духа и плоти, о том, что и сам дух не бесплотная святость, а «Святая Плоть». Конец века для М., как, впрочем, и для мн. др. символистов, являлся концом всемирной истории и началом нового апокалипсическо­го, «сверхисторического пути», т.е. религии. Идея создания новой церкви, «нового религи­озного сознания» Мережковских во мн. вытекала из параллельно ими разрабатываемой метафизики Любви, с которой неразрывно были связаны понятия Красоты и Свободы как пути развития историческ. христианства от язычества (царства Отца) через «бесплотную святость» одностороннего аскетизма (царство Сына) к единству «Святого Духа и Святой Плоти», к «Церкви Третьего Завета» как цар­ству Св. Духа, «Богочеловека в Богочеловечестве». Постоянный поиск идеальной любви, соединяющей в себе духовное и физическое начало в процессе возрождения божествен­ного, бессмертного плана человеческой лич­ности, является главн. особенностью религи­озной метафизики Мережковских. Низшие формы человеческой любви через «влюблен­ность», по их убеждению, должны преобра­зиться в формы возвышенные, существенно отличаясь от похоти и просто любви. В 1898–99 Мережковские сближаются с круж­ком С. Дягилева. В это же время в их кру­гу появляются В. Розанов, П. Перцов, П. Соловьева, немного позднее - Блок, Бе­лый и Брюсов. В 1901 у Гиппиус возникает идея, тут же подхваченная М., создания Рели­гиозно-философских собраний, своеобраз­ной открытой «встречи», «знакомства» пред­ставителей церкви и интеллигенции. Собра­ния, на кот. председательствовал ректор Духовной академии в Петербурге епископ Сергий (Страгородский) (будущий Патриарх Московский и всея Руси), были разрешены и открыты 29 нояб. 1901. К этому времени Мережковские уже знакомятся со мн. священ­никами, лавритами, преподавателями Духов­ной академии, среди кот. наиболее близ­кие отношения завязываются с проф. В. Успенским и А. Карташевым, впослед­ствии автором известных богословских тру­дов и итоговой кн. «Воссоздание Св. Руси». В скором времени у Гиппиус зарождается, а затем и реализуется план издания своего лит.-богословского ж. «Новый путь», в кот., наряду с произведениями А. Блока, В. Розанова, А. Ремизова, Г. Чулкова, Ф. Со­логуба, Б. Зайцева и мн. др., печатались отче­ты Религиозно-философских собраний. Как сами собрания, просуществовавшие менее полутора лет (до 19 апр. 1903), так и ж., на­ходившийся в руках Мережковских почти два года (дек. 1902–04), представляли собой ин­тереснейшую страницу духовной жизни Рос­сии нач. века. Они явились тем полигоном идей, на кот. испытывались ос­трейшие проблемы жизни и бытия, были тем местом, где мыслящая интеллигенция страстно размышляла о своем настоящем и будущем. Вдохновленный идеей вселенского преображения России и ожиданием приближающего­ся «Второго Пришествия», М. в это время ка­зался не только пламенным проповедником, но и порой наст. апокалипсическим пророком. Белый, вспоминая М. начала века, писал: «„Иль - мы, иль - никто!” - воскли­цал Мережковский, грозяся пожаром вселен­ной; ходил по Литейному, будто в кармане он держит флакон с эликсиром; глотни - и заплавятся души, тела» (Белый А. Начало века.М.,1990).

Однако уже ко втор. пол. 1905 на­строение Мережковских меняется. Собрания запрещены, ж., в кот. они вкладывали столько души и энергии, из-за безденежья, связанного с русско-японской войной (янв. 1904 - авг. 1905), вызвавшей падение под­писки на все издания, фактически с окт. 1904 передан в руки других. Стихийный характер начавшейся революции не предвещал ничего хорошего, скорое ожидание чуда «второго воскресения, Второго Пришествия» также от­кладывалось. «Вы спрашиваете, как я живу! - сообщал М. в мае 1905 Л. Вилькиной.- Уны­ло. Можно ли жить иначе во время того, что теперь происходит в России? Это уже не рево­люция, а что-то гораздо более страшное <...>. Тут какое-то стихийное разрушение всего, „из развалин, из пожарищ” - ничего не воз­никнет, кроме Грядущего Хама» (ЛН. М., 1937. № 27–28). Первые уро­ки «общественности» - первый «опыт свобо­ды», по позднейшему определению Гип­пиус,- связанные с попыткой освобождения человека от самодержавной власти, от «реак­ционной» Церкви, от погрязшей в «физичес­ком и духовном рабстве» России, во время первого пролога русской революции 1905–07 давались М. трудно. Самодержавие не только устояло, но и стало усиливать борь­бу с инакомыслием, а дарованные царским Манифестом 17 окт. «свободы» во мн. оказа­лись призрачными надеждами. В сложившей­ся ситуации М. в кон. 1905 пишет резкий политич. документ - «Воззвание к Церкви», в котором от лица религиозной общественности, «священников и мирян», от­крыто призывает всех истинных служителей Церкви к бойкоту светской власти, царя и самодержавия (текст «Воззвания» см. в кн.: Взыскующие града. Хроника частной жизни русских религиозных философов в письмах и дневниках / Сост., вст. ст. и комм. В. Кейдана. М., 1997).

Однако крамольное «Воззвание» никто из духовенства подписать не решился. По-насто­ящему первая попытка Мережковских внеш­него соединения с религиозной общественно­стью и «истинными» служителями Церкви по­терпела провал. Но они уже не могли идти ря­дом ни с самодержавием, ни со сторонниками «исторической» Церкви, ни с обезбоженной социал-демократией. Их собств. путь религиозного обновления жизни окончатель­но становился иным - от триумвирата и троек своей внутренней домашней церкви, куда вхо­дили Т. Гиппиус, Н. Гиппиус, А. Карташев, С. Ремизова, В. Кузнецов, Е. Ива­нов, А. Белый, А. Мейер и др., к широ­ким массам «религиозной общественности».

Почувствовав на своей родине себя не у дел, Мережковские вновь обратили взор на Европу, где были свежие религиоз­ные веяния, где можно было попытаться найти новых единомышленников, а также испытать триумвират на прочность метафизич. связи. Вот почему 25 февр. 1906 почти на два с половиной года они уезжают в Париж. Однако и здесь Мережковские не только не приобрели себе новых союзников, но стали терять и старых. Собрать вместе со своими единомышленниками «боевой» пропаган­дистский сб. «Меч» в 2 частях («Самодержа­вие и русская революция», «Анархия и тео­кратия»), направленный против самодержав­но-церковной реакции в России, они так и не смогли. Почти никто из их потенц. со­юзников (Н. Бердяев, С. Булгаков, В. Эрн, Н. Лосский, А. Глинка (Волжский), В. Свенцицкий и др.) не захотел в них увидеть насто­ящих пророков и в силу этого не мог согла­ситься с сектантской «ересью Мережков­ских» (см.: Письма Н. Бердяева / Публ. В. Аллоя // Минувшее: Историч. альм. Вып. 9. М., 1992). Видимо, поэтому «троебратство» отказывается от первоначального замысла сб. и выпускает 2 напис. ими во Франции книги самостоятельно. В 1907 на французском яз. выходит сб. публиц. статей « Le Tzar et la Revolution» («Царь и революция »), а в 1908 и пьеса «Маков цвет». С чувством неуверенности и одиночества 11 июля 1908 Мережковские возвращаются в СПб. Несмотря на до­вольно актив. внешнюю жизнь М.- учас­тие в Религиозно-философском об-ве, редактирование лит. отдела «Русской мыс­ли», издание в 1911–14 одного за другим в обеих столицах полных собр. своих соч. - круг «внутренней» церкви Мережков­ских почти не расширяется. Более того, и их гл. «трио» с весны 1912 начинает расшатываться. Отношение к войне 1914 еще больше отдаляет Философова от Мережков­ских (в 1916 на сцене Александрийского те­атра была поставлена (опубл. в 1917) анти­воен. пьеса М. «Романтики»), а 1920 их окончательно разлучает.

Несмотря на огромный объем напис. (более 60 томов соч.), наиболее ценную часть творч. наследия М. представляют не ро­манные трилогии, принесшие ему европей­скую и мировую известность, не поэзия или драматургия, а лит.-психологич. и рели­гиозно-философские исследования. Уже в ранних своих статьях он пишет о Лонге, Фло­бере, Руссо, Сервантесе, Кальдероне, Монтене, Марке Аврелии, Ибсене, Гончарове, Май­кове, Пушкине и т.д. Многие из этих работ во­шли в сб. «Вечные спутники» (1897). Позд­нее появляются знаменитые исследования «Толстой и Достоевский» (1900–02), « Судь­ба Гоголя » (1903), « Гоголь и черт » (1906), такие сб. лит.-философских статей, как «Гря­дущий Хам» (1906), «Не мир, но меч», «В тихом омуте» (оба - 1908), «Больная Россия» (1910), «Было и будет» (1915), «Зачем воскрес» (1916), «Невоенный дневник» (1917). Им пишутся большие ста­тьи о Достоевском - «Пророк русской ре­волюции» (1906), Серафиме Саровском - «Последний святой» (1907), Лермонтове - «М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчелове­чества» (1909). Интровертированность субъ­ективно-критического метода М. со временем заходит так далеко, что изданные им брошю­ры «Завет Белинского» и «Две тайны русской поэзии. Некрасов и Тютчев» (1915), в которых автор пересматривал тра­диционные представления о русских писате­лях, вызывают решительный протест со сторо­ны реалистич. крыла критики. Так, Б. Эйхенбаум, отвергая изживший себя рассудочный импрессионизм и «акробатичес­кие силлогизмы» М., писал о том, что М.-кри­тик, «как исследователь русской литературы и как ее „тайновидец”,- это то, что требует сейчас серьезного, принципиального отпора» (Северные записки. 1915. № 4). Спе­цифика «субъективной» критики М., выступав­шего против «холодной, бесстрастной истори­ческой достоверности» критики «объектив­ной», состояла в анализе лит.-ист. эпох и писателей не со стороны их синхрон­ных оценок, а со стороны перспективы боль­шого времени, того метаисторического вектора, который лежал в основе его религиоз­но-метафизич. концепции.

Если Февральскую революцию Мереж­ковские встретили с неподдельным энтузиазмом, то Октябрь 1917 ими был воспринят как приход «подлинной контрреволюции», «Красного Дьявола», «царства Антихриста». Все последующее время, вплоть до лета 1919, для Мережковских прошло в «пытке надеждой» на скорое падение власти боль­шевиков. Однако когда последняя надежда угасла, они принимают окончательное реше­ние бежать из «России-тюрьмы» за границу. С немалым трудом и унижением получив с помощью М. Горького «мандат» на чтение просветительных лекций о Египте в красноар­мейских частях, морозным вечером 24 дек. 1919 Мережковские вместе с Д. Философовым и В. Злобиным (секретарем Мережков­ских) на двух извозчичьих санях с тюками и чемоданами отправляются на Царскосель­ский вокзал, чтобы сесть в переполненный поезд, идущий на Гомель. Но до Гомеля поезд доехать не смог, и через трое суток пути Ме­режковские были вынуждены выйти из поезда в прифронтовом городке Жлобине. После не­дельного в нем пребывания, а затем двух су­ток пути на санях по снежной пустыне они не­легально перешли русско-польскую границу в р-не Бобруйска. Через 10 дней, проведен­ных в Бобруйске, они в воинском эшелоне от­правляются в Минск, где М. читает несколько лекций об ужасах большевистской России, затем они приезжают в Вильно и, наконец, 3 марта - в Варшаву. Менее года они пре­бывают в Варшаве, а затем, разочаровав­шись в Пилсудском и Б. Савинкове, уже без Философова, навсегда переезжают в Париж. В Париже Мережковские организуют лит.-философское общество «Зеленая лампа» (1927–39), сыгравшее заметную роль в ин­теллектуальной жизни «первой волны» эмиг­рации. На собраниях «Лампы» бывали И. Бу­нин, Б. Зайцев, Г. Федотов, Л. Шестов, Г. Адамович, В. Ходасевич, А. Ремизов, Н. Бердяев и мн. др. Интенсивность тв-ва М. в эмиграции не только не уменьшается, но становится все более напряженной. Он публ. здесь свои посл. историч. романы: « Рождение богов. Тутанкамон на Крите » (1924) и «Мессия» (1926–27). Вслед за этим М. отказывается от жанра худож.-историч. романа и пере­ходит к своеобразным философско-религи­озным и просветительско-ист. ме­дитативным исследованиям, общей целью кот. являлось обнаружение с самых древ­них времен проблесков и следов религии бу­дущего, религии «Третьего Завета». В этом ключе он создает монументальную всемир­но-ист. трилогию « Тайна трех: Египет и Вавилон» (1923–25), «Тайна Запада. Атлантида - Европа » (1930) и огромный трактат «Иисус Неизвестный» (1932). Высоко оценивая 3-ю часть трилогии, Б. Зайцев писал: «„Иисус Неизвестный” волнует читающего, как волновал он писав­шего <...>, читатель прочтет с увлечением своеобразнейшую книгу, написанную с не­кою исступленностью, острую, смелую - в центре которой величайшее Солнце мира» (Наше наследие. 1990. № 3).

В 1929 М. издает философскую биогра­фию «Наполеон». Наполеон в концепции М. - «человек из Атлантиды» и одновременно «апокалипсический Всадник», призванный известить мир о конце «Второго Завета». В 1930 М. совм. с Гиппиус, чтобы как-то поправить свое материаль­ное положение, пишет киносценарий «Борис Годунов» (раннее название «Дмитрий Са­мозванец»). Осенью 1934 и в 1936 (апр.-дек.) Мережковские проживают в Италии. Здесь им удалось получить от италь­янского правительства часть денег для работы над книгой о Данте. В Риме Мережковские встречаются с Вяч. Ивановым, И. Буниным, А. Амфитеатровым и др. русскими эмигранта­ми. К весне 1937 книга «Данте» была закон­чена (вперв. изд. в Болонье на итальян­ском яз. в 1938; на русском яз. в 2 т. в Брюс­селе в 1939), и М. приступает к работе над одноименным киносценарием. Во время очередной поездки в Италию (июнь-окт. 1937) достать новую сумму денег на два за­думанных проекта киносценариев «Жизнь Данте» и «Леонардо да Винчи» оказалось уже невозможным.

В посл. годы жизни М. приступает к составлению трех агиографич. трило­гий, по-новому интерпретированных своеоб­разных «житий святых»: «Павел и Авгус­тин» (1936), «Св. Франциск Ассизский» (1938), «Жанна д'Арк и Третье Царство Духа » (1938). Эти произведения опубл. им под общим назв. «Лица свя­тых от Иисуса к нам». Уже после смерти писателя увидела свет в 1941–42 на фран­цузском яз. трилогия «Реформаторы Церкви»: «Лютер» (1937), «Кальвин» (1938), «Паскаль» (1939). И незадолго до смерти М. заканчивает свою посл. три­логию «Испанские мистики»: «Жизнь св. Терезы Авильской», «Жизнь св. Ио­анна Креста» (обе - 1939), «Маленькая Тереза» (1941). Неоконч. роман «Маленькая Тереза» был посвящ. глубоко чти­мой Мережковскими в посл. годы их жизни католической святой, монахине-кар­мелитке Терезе Лизьеской (1873–97), кано­низированной в 1925 и официально являю­щейся «заступницей и молитвенницей за зем­лю Русскую». Крестный путь ее глубочайших падений, невыразимых мук и страданий, пройдя через которые она обрела истинную любовь не только к Христу, но и к Земле, яв­лялся, по мнению Мережковских, и высочай­шим духовным примером святости, и одно­временно драгоценнейшим «религиозным опытом» совр. христианства, ведущим про­светленные души к «Третьему Завету Трех», к «Соединению Церквей», к грядущей «Церк­ви Вселенской».

Летом 1941 М. выступил с радиоречью, в кот. сравнил Гитлера с Жанной д'Арк в его непримиримой борьбе с «Красным Дья­волом» коммунизма. На мн. французов, в т.ч. и на русских эмигрантов, эта речь произ­вела гнетущее впечатление и явилась, по сло­вам Ю. Терапиано, «началом конца Мереж­ковских». Но тот же Терапиано, пытаясь объяснить парадоксальность лит.-философских оценок и поведения М., в т.ч. и заигры­вание с Пилсудским и Муссолини, в конечном итоге справедливо писал: «Он ощущал себя предтечей грядущего Царства Духа и его главным идеологом <...> Диктаторы, как Жан­на д'Арк, должны были исполнять свою мис­сию, а Мережковский - давать директивы. Наивно? Конечно, наивно в плане истории, но в метафизическом плане, где пребывал Мережковский, „наивное” становится муд­рым, а „абсурдное” - самым главным и важ­ным» (Терапиано Ю. Лит. жизнь русского Па­рижа за полвека (1924–74): Эссе, воспо­минания, статьи. Париж; Нью-Йорк, 1987). Однако надежды, связанные с но­воявленной «Жанной д'Арк», были недолгими, не только в глазах Гиппиус, осознававшей это всегда, но и в глазах самого М. Гитлер в скором времени становится исчадием ада - «чертом», «клинически помешанным», «бесноватым», а его подельник Муссолини - «тупицей».

Посл. месяцы жизни М. проводит поч­ти в полном одиночестве, в узком кругу близ­ких себе людей, в мучительных размышлениях о будущем своей многострадальной России. Он пытается работать, но воссоздать лик вели­кого праведника-народолюбца, преподобно­го Серафима Саровского, уже не успел. М. скоропостижно скончался утром в воскресенье 7 дек. 1941, сидя в своем любимом соломен­ном кресле у плохо разгоравшегося камина.

Религиозная метафизика М., какой бы фантастической она ни казалась сегодня, бы­ла органическим миром писателя. Символизм не как способ изображения жизни и бытия, а как ведущий метод интерпретации челове­ка, космоса и истории, был характернейшей чертой как М., так и мн. др. писателей-совре­менников. М. постоянно волновали вопросы онтологии бытия, двойственности и антиномичности, религиозной историософии и хри­стианского символизма. Раскрытие по ново­заветным словам «Неведомого Бога» (Деян 17, 22–23) являлось глав. пафосом всей его жизни. Страстный, неистовый поиск Бога Живого сопровождал М. до конца его дней. Воздавая гимн Творцу, еще в молодости, в своем программном стих. « Бог » (1892) он писал: «Пока живу - Тебе молюсь, / Тебя люблю, дышу Тобой, / Когда умру - с Тобой сольюсь, / Как звезды с утренней зарей; / Хочу, чтоб жизнь моя была / Тебе немолчная хвала, / Тебя за полночь и зарю, / За жизнь и смерть - благодарю!» Однако тв-во М., пронизанное идеей будущей вселенской религии, вольно или невольно включало в се­бя и «прелесть» сектантства, кружковщины, уклонение от ист. Церкви. С этим решительно не могли согласиться ни Бердяев, ни Карташев, ни Флоренский. Последний не принимал в Мережковских и попытку «на­сильно стяжать Духа Святого. В непременном желании уничтожить времена и сроки», из-за чего, по мнению философа, «они перестали видеть то, что есть у них перед глазами». И все же, несмотря ни на что, высоко оце­нивая творчество Мережковских в целом, Флоренский, как, впрочем, и Бердяев, и Роза­нов, объективно отметит, что «в основе „ново­го сознания” лежит истинная идея» (Флоренский П.А. Столп и утверждение истины.М.,1990.Т.1). Харизматичность личности М. проявлялась и в его неза­урядном ораторском даре, о чем говорили очень мн. его современники. «В писаниях Мережковского,- констатировал Г. Ада­мович,- исключительность его натуры отра­зилась туманно и бледно. Но иногда от неко­торых слов его, от некоторых его замечаний или речей чуть ли не кружилась голова, и во­все не потому, чтобы в них были блеск или ос­троумие, о нет, а оттого, что они будто дейст­вительно исходили из каких-то недоступных и неведомых другим сфер» (Адамович Г. Ме­режковский// Новое русское слово.1951.№14374).

Еще в 1907 П. Струве, говоря о М., пи­сал, что он «в плеяде новейших русских мыс­лителей <...> занимает одно из первых мест» (Русская мысль. 1907. № 2). «Гениальнейшим критиком и психологом мирового масштаба» назвал его Т.Манн. К наст. искателям и мыслителям отнес писателя в 1921 Вяч. Иванов.

«Сколько одиноких лет,- можно по­вторить не утратившие своего значения слова Блока,- ждал Мережковский читателей, кот. не перетолковывали бы его по-своему, а болели бы одной с ним болезнью. Теперь только стали его слушать. Слава Богу, давно пора!» (Блок А.А,СС: в 8т. Т.5).

Соч .: ПСС: в 24т.М.,1914; ПСС: в 17т.СПб.-М.,1912-13; СС: В 4 т. М., 1990; Маленькая Тереза: Роман. Ann Arbor: Эрмитаж, 1984; Мереж­ковский Д., Гиппиус З.Данте. Борис Годунов. Кино­сценарии. NY., 1991; В ти­хом омуте: Статьи и исследования разных лет. М., 1991; Атлантида - Европа: Тайна Запада. М., 1992; Петр и Алексей: Роман/ Вст.ст.О.Михайлова.М.,1994; Записная книжка. 1891 г. / Публ. М. Кореневой // Пути и ми­ражи русской культуры. СПб., 1994; Жанна д'Арк. М., 1995; Иисус неизвестный / Послесл.В.Н.Жукова.М.,1996; Вечные спутники. Роман. Стихотворения. Литературные портреты. Дневник/ Сост.и примеч.Т.Прокопова, вст.ст.Н.Солнцевой.М.,1996; Данте.Томск.,1997; Испанские мистики. Томск, 1997; Лица святых от Иисуса к нам [ Трилогия: Павел-Августин,Франциск Ассизский,Жанна д Арк].М.,1997; Тайна Трех. М., 1999; Мессия. Рождение богов: Тутанкамон на Крите: Романы / Вст. ст. А. Лаврова. СПб., 2000; Л. Толстой и Достоевский: Жизнь и тв-во. М., 2000; Драматургия / Вст. ст. и прим. Е. Андрущенко. Томск, 2000; Собр. стих. / Вст. ст. А. Успенской. СПб., 2000; Было и будет: Дневник. 1910–14. Невоенный дневник 1914–16 / Предисл. и комм. Е. Домогацкой, Е. Певак, И. Анастасьевой. М., 2001; Царство Антихрис­та: Статьи периода эмиграции / Комм. О. Коростелева и А. Николюкина; послесл. О. Коростелева. СПб., 2001; Реформаторы; Испанские мистики / Послесл. О. Коростелева. М., 2002; Тайна трех. Египет ― Вавилон / Вст. ст. Е. Андрющенко. М., 2005; Вечные спутники: Портреты из всемирной лит-ры. СПб., 2007; «Революционное христовство». Письма Мережковских к Борису Савинкову / Вст. ст., сост. и комм. Е. Гончаровой. СПб., 2009; Лютер и мы // М.Лютер.О свободе христианина.Уфа.,2013; Завет Белинского // Истинный рыцарь духа: статьи о жизни и творчестве В.Г.Белинского.М..2013; Стихи // Царскосельская антология / Сост., вст. ст., подгот. текста и прим. А. Арьева. СПб., 2016; Наполеон СПб.,2018.

Лит.: Mann T. Gesammelte Werke: in 12 Bde.Berlin-Weimar,1965.Bd.11; Михайлов О. Пленник культуры: О Д. С. Ме­режковском и его романах // Мережковский Д. СС: В 4 т. Т. 1. М., 1990; Гиппиус З. Живые лица: Воспоминания. Тбилиси, 1991; Фриндлендер Г. Д. С. Мережковский и Генрик Ибсен: У истоков религи­озно-философских идей Мережковского // Русская лит-ра. 1992. № 1; Соболев А. Мережковские в Париже (1906–08) // Лица: Биографич. альм. Вып. 1. М.-СПб., 1992; Андрущенко Е., Фризман Л. Кри­тик, эстетик, художник // Мережковский Д. Эстетика и критика. М.; Харьков, 1994; Рудич В. Дм. Мереж­ковский // История русской лит-ры XX в. Серебряный век. М., 1995; Федоров В.С. «Эолова арфа» России: Этапы жизни и религиозно-философского тв-ва Д. С. Мережковского // Вече. СПб., 1997. № 8; Николюкин А. Мереж­ковский Д. С. // Лит. энц. русского зарубежья (1918–40). Т. 1: Писатели русского зарубежья. М., 1997; Дефье О. Мережковский: преодоление дека­данса: Раздумья над романом о Леонардо да Винчи. М., 1999; Кумпан К. Мережковский-поэт... // Мереж­ковский Д. Стих. и поэмы. СПб., 2000 (Но­вая БП); Сарычев Я. Религия Д. Мережковско­го: «Неохристианская» доктрина и ее худож. воплоще­ние. Липецк, 2001; Быстров В. Идея обновления мира у русских символистов (Д. Мережковский и А. Белый) // Русская лит-ра. 2003. № 3–4; Потапова Г. Д. С. Мережковский «Записки А. О. Смирновой» // Pro memoria: Сб. ст. СПб., 2003; Минц З. Поэтика русского символизма. СПб., 2004; Успенская А.В. Еврипид в переводах И. Анненского и Д. Мережковского// Гумилевские чтения.СПб.,2006 ; Лавров А.В. Наполеон Неизвестный Д. С. Мережковского // А.В.Лавров. Русские символисты: Этюды и разыскания. М., 2007; Зобнин Ю. Д. Мережковский: Жизнь и деяния. М., 2008 (ЖЗЛ); Быстров В. Д. Мережковский и З. Гиппиус. Петерб. биография. СПб., 2009; Багно В. Эксперименты Мережковского над вечным спутником (Жизнь есть сон, или Поклонение кресту) // На рубеже двух столетий: Сб. М., 2009; К истории парижского архива З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковского. По мат-лам переписки В. А. Злобина с Б. И. Николаевским и М. С. Цетлиной / Вст. ст., подгот. текста и комм. М. Павловой // Русская лит-ра. 2009. № 2; Холиков А. Дмитрий Мережковский: Из жизни до эмиграции: 1865–1919. СПб., 2010; Лавров А.В. «Забытые» фрагменты переписки Брюсова и Мережковского// От Кибирова до Пушкина: Сб. в честь 60-летия Н.А.Богомолова.М.,2011; Холиков А. Осн. науч. работы о Д. С. Мережковском: Мат-лы к библиографии // Вестник ПСТГУ III: Филология. 2011. Вып. 2 (24); Холиков А. Мережковсковедение: становление, развитие и совр. состояние // Библиография. 2011. № 4 [В прилож. к ст. приводится список публ. эпистолярного и связанного с ним наследия Д. Мережковского]; Хренов Н.Шесть тезисов по поводу эстетики русского символизма// Дух символизма: русское и западноевропейское искусство в контексте эпохи конца ХIХ-начала ХХ века./ Сб.М.,2012; Павлова М.М. «Вижу отсюда: буча из-за войны разгорается…»: Из писем Т.Н.Гиппиус к З.Н.Гиппиус,Д.С.Мережковскому и Д.В.Философову.Апрель-август 1917 года// Русская публицистика и периодика эпохи Первой Мировой войны: политика и поэтика: исслед. и мат-лы.М.,2013; Эткинд А.М. Хлыст. секты, литература и революция.М.,2013; Терапиано Ю.Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924-1974): эссе, воспоминания,статьи/ Сост.,вст.ст.Р.Герра.СПб.,2014; Строев А.Ф. Первые французские переводчики и рецензенты Дмитрия Мережковского (1893-1908) // Русская литература в зеркалах мировой культуры: рецепция, переводы, интерпритации/ Сб.ст.М.,2015; Зобнин Ю.В. Дмитрий Мережковский//Судьбы русской духовной традиции в отечественной литературе и искусстве ХХ века-начала ХХI века,1917-2017: в 3т.Т1.1917-1934.СПб.,2016; Д.С.Мережковский: литератор,религиозный философ,социальный экспериментатор:150 лет со дня рождения,75 лет со дня смерти,95-летие пребывания в Варшаве //Toronto Slavic Quarterly.Academic Electronic Journal in Slavic Studies.2016.№57;Богданова О. В. «Натали» Бунина и «Данте» Мережковского // Вестник Воронежского ГУ. 2017. № 1; Богданова О. В. Феноменология любви: И. А. Бунин и Д. С. Мережковский // Наука в совр. мире: сб. М.: «Империя», 2017; Д.С.Мережковский: писатель-критик-мыслитель:Сб.статей/ Ред.-сост.О.А.Коростелев,А.А.Холиков.М.,2018.

В. Федоров