Нестеровский Владимир Мотелевич

НЕСТЕРО́ВСКИЙ Владимир Мотелевич [19.2.1940, с. Сопич Червоного р-на Сумской обл., Украина - 25.9.2003, СПб.] - поэт.

Отец - партийный работник, мать - учи­тель. Окончил муз.-пед. училище, но музыкантом не стал. В 1958–63 учительствовал. В 1963–67 учил­ся в Моск. пед. ин-те по специальности логопед-дефектолог. По окон­чании был направлен в Тулу. В 1967 приехал в Л-д. Работал в КБ, кочегаром, дворником, сторожем, в охра­не на фабрике.

Стихи пишет с 13 лет. Печ. в ж. «Шмель», «Простор» (Алма-Ата, 1962–63), «Нева», «Звезда», «Аврора» (Л-д, все - 1976); в альм. «День поэзии» (1976), «Круг» (1985, оба - Л-д), «Три гвоз­дя в копыто Пегаса» (СПб., 1993), Колпица, вып. 2 (1993), вып. 10 (1994, оба - Колпино), в самиздатских ж. «Часы» (1978), «Обводный канал» (1984, оба - Л-д), в антол. «У Голубой лагуны» и др.

Входил в «Клуб–81», с 1991 - член СП России.

Поэзия Н. отражает осн. обществ. позицию автора - отщепенство: «Исклю­чительность Нестеровского уникальна своими постоянными исключениями: из пионеров, из комсомола, из „Клуба- 81” <...> Да, навер­ное, и вся витальная действительность Несте­ровского - это одно сплошное исключение из правил» (В. Лавров). В связи с этим даже по отношению к самому себе: «Мерцаю слабеньким наброском / И рву с собою - Нестеровским» (« Снег »), «Безроден буду, как Гаврош» (« Черная распродажа »), «Живу из прошлого отправлен, / А в настоящем не по­лучен» (« Грамота »).

Нередко намеченной поэтич. фрон­де Н. следовал и в жизненном поведении, по поводу чего его собрат по перу отмечает: «Он был истинный поэт, поэт по нутру и сути <...> несмотря ни на что и особенно на свои - порой несуразные выхлопы» (Г. Горбовский). К таковым относится, в частно­сти, случай с распусканием слуха о собствен­ной смерти с последующей пьянкой в кругу собравшихся его помянуть друзей и приятелей. Связан с этим и отказ восприни­мать мир в его устойчивости, равновесии и гар­монии: «Не отрекаюсь от своих ошибок. / Пусть будет мир мой неустойчив, зыбок - / С простой зубной неистовою болью / И рана­ми, посыпанными солью» (« Линия жизни »).

Психологич. доминантой лирики Н. чаще всего выступают сарказм, язвитель­ность, пароксизм (посл. посвящен большой цикл стих. 1994), выплескивающие­ся даже во внешний мир: «саркастичные со­сны», «Пьяный воздух крепчайшего яда / За­таен в горизонта улыбке» (« Судак »).

Мир поэзии Н. представляет собой изнан­ку парадного сов. официоза, прежде всего жизнь коммуналки, «сумятицу кварти­ры городской»: «О проклятая жизнь комму­налки,- / Ты - геенна, гестапо, тюрьма» (« Коммуналка »). Подвергаются атакам авторских па­роксизмов даже лит. «святыни»: «Не люблю я старух обнаженных, / И купаться мне там не годится, / Где писателей сытые жены / Оку­нают свои ягодицы» (« Коктебель »).

Печать ущербности лежит и на геро­ях Н., о чем свидетельствуют уже назв. стих. « Монолог усталого человека », « Богата наша дворник » (« Замызганный ватник в заплатках»), «Осенние люди», «Осенняя женщина», «Монолог бом­жа»(«Опухшая рожа - мой паспорт»), «Бе­зумная старуха», «Самоубийцы», «На­следницы социализма », к кот. поэт обращается едва ли не как к товаркам по не­счастью: «Дорогие мои женщины - Оголте­лые старухи» (« Травинка грусти »), как любит он, движимый подобным же чувством, обращаться и к другим: «Киваю алкашам дво­ровым» (« Порча »), «О мои коммунальные наци...» («Коммуналка»). Отмечен вклад поэта в расши­рение круга героев советской эпохи: «В. Н. - и это его несомненное достоин­ство - вывел на арену поэзии многообразные типы современного дна, дал этому „немому” речь» (Новиков Ю. [Предисл. к стихам В. Н.] // Часы. 1978. № 14).

Немалое внимание уделяет поэт и героям историческим. «Он пишет стихотворения с повторяющейся формулой: „Я с древнего неточный перевод”, - что значит и наследо­вание духовного опыта прошлого, и стремле­ние прибавить к нему свой. Оттого так естест­венно и современно звучат стихотворения „ Сократ”, „Платон”, „Александр и Ди­оген” » (А. Урбан). «Свой» опыт в трактовке ист. героев у Н., одна­ко, преобладает, что особенно заметно в стих. « Панегирик Шарлотте Корде » и «Мария Стюарт » («Я тоже гибну за свою Марию, / Неважно, что зовут ее иначе»), где оригинальный образ доминирует над истори­ческой трактовкой: «С Марииной величест­венной казни / Мужчины любят женщин без­головых» (Михайловский замок. 2001).

При ритмич. традиционности стиха поэзия Н. обладает богатой системой словес­но-образной выразительности, с преоблада­нием в ней образов эпатирующе-сниженного характера, что и понятно, поскольку разоб­лачение существующей действительности и вообще всяких ложных (и не ложных) ценностей составляет осн. цель творч. миссии поэта. Относится это к разным уровням человеч. жизни и бытия - к природе: «Донья бочки - закат и рас­свет» (« Лунная соната »), к ее непостижимой беско­нечности: «Вселенная кочан - но где же центр? / Где истины святая кочерыжка?» (« До­браться до загадки бытия »), к идеализируемому женскому телу: «Ах, что за тело, ах, что за нега? / Ко­лодец счастья, блаженства база. / Гостепри­имней унитаза» (« Даная »), к состоянию души: «Душа тревожная, как моль...» (« Во мраке средневековья »), «Под крова­тью часовня тоски» (« Под кроватью »), к знаменательным со­стояниям человеческой жизни: «Я - стыд за­чатья и рожденья / Дитя греха, сырых поте­мок» (« Срывая покров »), «С будущим покойником жила / Пра­зднична, беспечна, легкокрыла» (« Юная вдова »), к сакраль­ному миру: «Глазеет зрачками нулей / Все­вышнего зоркое ОКО» (« Нуль »; здесь, по замеча­нию другого поэта, «на читателя уставился взор небытия» и «эллинизм перебивается сарказмом» - Вознесенский А.), к на­уке: «Изучают черви дарвинизм, / Объяснив­ший сложный механизм. / Кольца тел - на­низанные лупы. / Вдоль и поперек читают трупы...» (« Пароксизмы ») и даже к са­мому тв-ву, к той же поэзии: «Умильные красавицы России, / Ваш барин и помещик и поэт / Глядел на вас, похабный рот рази­нув. / Кто он? - Некрасов и конечно Фет» (« Похвала классикам »).

Заметную роль в худож. системе Н. игра­ют образы книжного характера, относящиеся к миру искусства («голубая весна Боттичел­ли», «желтые решетки» Брейля, «время на картине у Дали», «тупое перо» Баркова, «сладкий труд / Читать забытого Лескова»), а также реминисценции, заставляющие вспомнить то Ф. Вийона («И вот он про­шлогодний снег»), то Шекспира - Блока («Это что же - пузыри земли / Или тьмы гря­дущей предсказанье?» - « Смог »), то В. Брюсова («Памятник, па­мятник, в фартуке белом, <...>Что ты в семнад­цатом, каменный, делал?» - « Памятник »), то В. Маяковского («Капуста слов на бороде» - « Рядом с Блоком »).

В поэзии Н. богато представлены нередко взаимоисключающие один другого лексич. пласты: сугубо современный («Желаю я деноминации», «Стыдно нам получать по ленд-лизу», «Твой нахальный душевный стриптиз»), терминологический, с установкой на «качество» науч. и профессионально-тех­нической лексики, преобразуемой, однако, с помощью тропа в неожиданный худож. об­раз («глупые гены», «самосознанье конден­сата», «нежности лимит», «неподсудные монады», «Панель по синусоиде метет» (о двор­нике), «то децибелы сердце копит»), интел­лектуальный («ставшая абстракцией стару­ха», «Я - квипрокво, ошибка века», «Были други - теперь оппоненты», «Живу печаль­ным антиподом»). По поводу кажущегося преобладания интеллектуального начала в поэзии Н. исследователь писал: «Первое впечатление - мысль будет царствовать без­раздельно, и приближая нас к раззолоченно­му трону абстракций, и одновременно утверждая логику здорового рассудка...» Но тут же делалась и поправка на «человеч­ность» этой интеллектуальности: «Только мысль его движется в глубину чувств, в глуби­ну человеческой души» (А. Урбан).

В то же время здесь присутствует и лекси­ка просторечная, словечки вполне вульгарно­го характера, заставляющие предполагать в лирич. субъекте (возможно, «игровом») некоего деклассированного интеллигента: «Качан головы отчекрыжил от тела», «Я при­знанье бабахнул», «Чтоб треху взять у бед­ной - у нее», «Души, что вечно сикось-на­кось». Хватает здесь места и блатному жарго­ну: «халява», «урки», «плановые» (потребив­шие соответствующий наркотик) и т.д.

Заметно пульсирует поэзия Н. неологизма­ми: «примазанники памяти», «грехопад», «Я сердцем алкоголю», «Есть одиночество - и есть двуночество», «Является вечерами / По­друга - ногиня твоя» (« Стихи о ноге »). Игра смыслов и слов также составляет ее существенную сторону: «Мой батюшка стоял на царстве - / Я, дщерь его, на царство лягу» (« Русская Афина Паллада »), «А что степенность? Это по-сте-пен-ность» (« Линия жизни »), «Добро сегодня - не творить добро», «Не дает мне покоя покой», «На весь народ од­на извилина, / И потому народ един» (« Един­ство народа »). С ма­стерством пользуется он и таким элитным (на фоне совр. стихотворчества) поэтич. инст­рументом как звуковая символика («Посулами глаза замылены», «Ваши груди стерты в транс­порте»), достигающей особенного эффекта в паронимии (звуковом сближении случайных слов с неожиданным прояснением в них нового смысла): «В дырявых гротах чердака», «Я за­рифмую с деньгами свой день», «В своей алко­гольной молельне». Особенно он ощутим в рифменных находках поэта: «Влюбиться - самоубийца», «Был поэт, да вышел - нужны афиши», «молодой - с бедой».

Значителен в поэзии Н. и эффект парадок­сального развития мысли: «Спасибо вам, пре­красные дурнушки», «Я в жизни доверяю лишь врагу», «В тридцатом загнали в колхоз, / В по­вальное счастье втравили» (« Бабка »). «Бога нет, но как прекрасен он!», «Я стану кладбищем. / И тем спасусь!» (« Разбитое зеркало »). «Смеется покойник, доволен. / Он с этого света уволен...» («Пароксизмы»).

Соч.: Царица мысль. Л., 1989 (переизд. 2001); Аз­бука города. Л., 1990; Воспоминания о Сибири и др. стих. Три гвоздя в копыто Пегаса. СПб., 1993; Пароксизмы // Колпица. Вып. 10. Колпино, 1994; Тра­винка грусти. СПб., 1998; [Стихи] // Русские стихи 1950–2000 годов: Антол.: В 2 т. / Сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. М., 2010; Стихи // Петербург. 20 лет: Юбил. выставка произведений петерб. художников 12–26 янв. 2013. СПб., 2012.

Лит.: Новиков Ю. [Предисл.] // Часы. 1978. № 14; Вознесенский А. Муки му­зы // ЛГ. 1976. 20 окт.; Урбан А. Предисл. // Нестеровский В. Царица мысль. Л., 1989; Михай­лов А. О пароксизмах В. Нестеровского // Колпица. Вып. 10. 1994; Михайлов А. О поэтич. мироустройстве В. Нестеровского // Несте­ровский В. Травинка грусти. СПб., 1998; Лавров В. Чело­век из Фриско // Там же; Ахматов А. Рыцарь поэзии // Ахматов А. Срез. СПб., 2001; Горбовский Г. Это был дивный, целеустремленный человек... // Ушел из жиз­ни... Прилож. к ж. «Михайловский замок». СПб., 2003. № 5; Самиздат Л-да. 1950-е ― 80-е. Лит. энц. М., 2003; Кречетов В. О Нестеровском // Кречетов В. Яйцо Леды. СПб., 2003; Биобиблиогр. справочник СПбО СП России / Сост. А. И. Белинский. СПб.: Дума, 2011.

А. Михайлов