Пугач Вадим Евгеньевич

ПУ́ГАЧ Вадим Евгеньевич [1.5.1963, Л-д] - поэт, критик.

Отец - преподаватель автодела, фотограф, мать - рентгенотехник. Корни семьи - в украинских и белорусских местечках, к 1930-м семьи обоих дедов осели в Л-де.

Лит. интересы П. обозначились годам к 12, когда напис. перв. стих., кот. родители отправили в пионерскую газ. «Ленинские искры». Лит. консультантом в газ. был поэт В. Лейкин. Стих. было напеч. (1975). Знакомство с Лейкиным во многом определило вкусы, миропонимание и направление творч. пути П. Первые неск. лет занятий в ЛИТО Лейкина ушли на овладение поэтич. техникой. Однако когда созрело желание публ. во взрослых изд., оказалось, что это неосуществимо. Речь не шла о текстах заведомо неприемлемых (наподобие эпиграммы «Когда говорят, что спаяли и спаивают, / Это значит, что споили и спаивают») - сомнение редакций вызывали даже совершенно нейтральные пейзажные зарисовки. Знаковым для себя поэт посчитал случай, когда отриц. ответ пришел из редакции, в кот. стихов он не посылал. На долгое время П. оставляет попытки опубл. свои стихи.

Во втор. пол. 1980-х П. знакомится с реж. Д. Астраханом, сотрудничество с кот. продолжается в теч. ряда лет. По заказу театров, в кот. работает Астрахан (Учебный театр на Моховой, Театр им. Комиссаржевской, Театр комедии им. Акимова, Омский ТЮЗ), П. пишет зонги к спектаклям. В 1990 в Омске поставлена пьеса в стихах «Комедия о докторе Фаусте» (реж. И. Макаров), также напис. по заказу. Посл. заказом стал текст песни к кинофильму «Все будет хорошо » , кот. в фильм не вошел. К этому вр. П. заочно закончил ЛГПИ им. А. Герцена, определился с профессией и начал работал учителем словесности.

В 1992 двадцатидевятилетний поэт попадает на семинар молодых писателей Северо-Запада, проходивший в Комарове. На него обратила внимание Н. Слепакова, пригласившая П. в создаваемое при СП ЛИТО. По ее же инициативе П., как автор недавно вышедшей кн. стихов «Шаги Командора» (1995), вступил в СП СПб.

В перв. кн. П. вошли стих. 1983–94-х и «Поэма экс-таза, или Шлем Дон-Кихота» . Гл. идея поэмы, построенной как неск. ассоциативно и тематически связанных фрагментов,- через пародийную квинтэссенцию «испанскости» рассказать историю больного эпилепсией юноши. На основании этого текста П. некот. вр. числили по ведомству постмодернизма, хотя написанные тогда же, в перв. пол. 1990-х, др. поэмы (в т.ч. «Любовь на улице Кошмаров» , опубл. в виртуальной «Всемирной биб-ке» в большом корпусе текстов под общ. назв. «Сновидец» ) и лирич. стихи опирались на традицию.

Стихи П. этого периода, как правило, посвящ. темам самоопределения, выбора, выживания - в самом широком смысле. Отправной точкой для лирич. размышлений может быть отражение в весенней луже («Теория отражения» ), заснувшая жена («Ничего не хочу выбирать» ), покупка колбасы («Мы годами искали отмычки…» ), августовский переворот 1991-го («Колыбельная» ), начинающееся облысение («Иных уж нет, и многие далече…» ) и т.д. Важнейшим мотивом в кн. является мотив тяжести (жизни, характера, шагов), что сказалось и на назв. Вот, напр., одно из «явлений» образа Командора («Послание Всеволоду Зельченко» ): «Потолок белоснежный становится крапчат, / Осыпаемых стекол разносится звон. / Приближается. Вот уже лестницу топчет. / Открывается дверь. Появляется он. / И, паркет твердокаменным ботом увеча, / Он картавит и вешает кепку на гвоздь: / ”Звали, батенька? Агхипгиятная встгеча!” / Блин горелый! Так вот кто мой каменный гость!».

В 1999 от изд-ва «Знак» П. поступило предложение поучаствовать в изд. поэтич. кассеты в компании с Т. Алферовой, Б. Григориным, А. Гуревичем, И. Дудой, В. Капустиной и Н. Савушкиной. За исключением Дуды поэты были пост. членами т.н. «Пенсил-клуба», так что одна из восьми книжечек в кассете была посвящ. шуточно-пародийной продукции этого клуба, остальные были сольными и серьезными. Кн. П. назыв. «Летальный аппарат» . В нее вошли стих., напис. после «Шагов Командора». Если сравнивать эту кн. с первой, то явным становится то, что автор прогрессирует - не технически (Слепакова говорила, что у П. строфа, как кошка, падает сразу на все четыре лапы), а содержательно, обретает более самостоятельные интонации, которые теперь не заслоняет вязь цитат, центонов и аллюзий. Некот. стих. («Вновь я пошутил…» ,«Пусть образы виденного давно…» ,«Десять лет Агамемнон пас Трою…» ,«В этой квартире часы не идут…» ,«Что касается смерти, то дышим ровней…» ) могут быть отнесены к лучшим образцам лирики П. Процитируем два фрагмента: «Слышишь, тень набежавшая, фальшь ты / Или черная шваль, / Жаль, что по-настоящему жаль, что / Ничего мне не жаль, / И жалеть ни о чем не придется, / И уже не пришлось, / Ибо то, что прядется - прядется / И проходит насквозь» («Десять лет Агамемнон пас Трою…» ). «Здесь никогда ничего не вернут, / Здесь бесполезны пророк и оракул, / Даже наткнувшись на пару минут - / Двух обаятельных маленьких дракул, / Жди - не дождешься. Души не трави, / Слушая их демонический гогот; / Дело не в том, что растут на крови, / Просто в часах отразиться не могут» («В этой квартире часы не идут…» ).

Позднее последовал ряд публ., в т.ч. в зарубежных изд. (Эстония, США, Франция, Германия), но перерыв между второй и третьей поэтич. кн. затянулся на девять лет. Этому способствовало то, что стихи П. пишет нечасто, и проблемы с финансированием изд.

Отдавая значительное время педагогике, П. в 2003 выпускает методич. кн. «Русская поэзия на уроках лит-ры» , заслужившую высокие оценки коллег, а вскоре защищает канд. дис. по теме « Педагогические условия расширения поля читательских ориентаций подростков ». Примерно половина текста канд. сочинения посвящ. разбору стих. Г. Державина, В. Жуковского, Ф. Тютчева, М. Лермонтова, Н. Некрасова, А. Фета и О. Мандельштама.

П. время от вр. выступает в печ. как критик. Из его работ теоретич. характера стоит отметить ст. «Верлибр как воля и представление» (1997), из «практических» - многочисленные предисл. и послесл. к поэтич. кн. (напр., кн. С. Бердникова, Н. Савушкиной, А. Сычева, Д. Коломенского, Т. Поповой).

В 2008 издает следующую кн. лирики « Знаки », содержащую 50 стих., напис. по большей части уже в XXI в. Как и в предыдущем сб., значительное место занимает тема смерти. Однако атмосфера безысходности тут неск. смягчена: поэт как бы ищет способ преодоления смерти - то посредством тв-ва («Не богом, но хирургомБаллюзеком…» ,«Когда на окончательном покое…» ), то через растворение в природе («О, вечерних кузнечиков вереск…» ), то с помощью «дурной бесконечности» («Я засыпал и просыпался…» ,«Жизнь длинную, точно французский батон…» ), то «смертию смерть поправ» (Анаприлин ,Памяти А. Гуревича ), то используя случайные отвлекающие моменты (Крольчиха ). Весь сб. - повторяющиеся попытки понять глубинную сущность мира через те внешние знаки, кот. он предоставляет-посылает. Минуя обычных в подобных случаях земных «посредников», поэт напрямую обращается к Создателю: «Ураганы, трусы и поветрия - / Вся земля как воспаленный шрам. / Знаемая нами геометрия / Точно расползается по швам. / Отчего-то все обыкновеннее / Сбой дыханья, ломота в кости. / Господи! Останови мгновение. / Не для кайфа - дух перевести». В сборнике обнаруживает себя своего рода герменевтический подход к миру, понятому как текст. Внимательное вглядывание в мир рождает у П. новое ведущее лирическое ощущение этого мира. Это уже не наивная попытка борьбы и отстаивания своей «самости», как было в «Шагах Командора», не безысходность «Летального аппарата», а искреннее удивление. И в этом удивлении - особость поэтич. интонации П.

Соч.: Шаги командора: Стих. СПб., 1995; Летальный аппарат: Стих. СПб., 1999; Русская поэзия на уроках лит-ры. СПб., 2003; Знаки: Стих. СПб., 2008.

С. Снигирев