Семёнов Глеб Сергеевич
СЕМЁНОВ Глеб Сергеевич [18.4.1918, Пг. - 23.1.1982, Л-д] - поэт, переводчик.
Из семьи, принадлежавшей к творч. интеллигенции: мать (урожд. Н. Г. Бруггер) - актриса (сценический псевд. - Волотова; 1896–1982), отец (Б. Е. Деген-Ковалевский, 1894–1941; сын критика и переводчика Е. В. Дегена, погибшего на русско-японской войне, воспитанник драматурга и ист. романиста М. Н. Волконского) - литератор, театр. режиссер, затем краевед, археолог-кавказовед. Изв. сов. писатель С. А. Семенов (1893–1942), автор нашумевшего в довоен. годы романа «Наталья Тарпова», был не отцом будущего поэта, как сообщают некот. справочники, в т.ч. «КЛЭ», а отчимом, вторым мужем матери (фамилию отчима, а с нею и отчество, поэт принял в 16 лет, видимо, по настоянию старших: т.о. обрывались связи с потомственным дворянством отца, которого ранее лишали гражданских прав и арестовывали по «делу краеведов» [1930]).
С. рано стал писать стихи, перв. публикации появились в годы студенчества (в 1936–41 он учится на химическом фак-те ЛГУ): в газ. «Пролетарская правда» (1935), ж. «Резец» (1936, 1938), затем - в ж «Лит. современник» (1940. № 10–11; 1941. № 5), наконец - большой цикл в ж. «Звезда» (1940. № 5–6). В эти годы складывалась первая, так и не вышедшая кн. С. « Парное молоко », мн. стихи кот. были напис. в Святых горах (с кон. 1920-х, когда С. А. Семенов ненадолго стал директором Пушкинского заповедника, до самой войны семья живала здесь месяцами). Пейзажная и любовная лирика, преобладавшая в юношеском тв-ве поэта, вступала в опр. противоречие с соц. пафосом сов. лит-ры.
В нач. войны С. по состоянию здоровья не был призван в действующую армию, что провело четкую и тяжело переживаемую грань между ним и его воевавшими ровесниками, такими как Слуцкий или Самойлов. «Силою сложившихся обстоятельств Глеб Семенов не попал на фронт, а попал в ленинградскую блокаду и, тем самым, выпал из своего фронтового поколения», - справедливо отмечает Е. Кумпан в предисл. к « Стихотворениям и поэмам ». Во время блокады Л-да С. работал в спец. лаборатории МПВО, в 1942 был эвакуирован с женой и дочерью в дер. Шибуничи под Пермью. Один из пост. мотивов в его стихах, посвящ. этим годам, - презрительное отношение окружающих женщин к тыловому мужику, не пошедшему воевать, как их мужья и сыновья: «Годен детишек делать - / Годен и на войну!» (стих. « Я - тыловая крыса ...», опубл. 1986).
Вернувшись в Л-д после войны, С. связал свою профес. судьбу с лит-рой (членом СП стал 3 дек. 1944 в Л-де). Кроме поэтич. тв-ва и переводов, ему приходится мн. заниматься организац. и пед. деятельностью: долгое вр. работал отв. секретарем Комиссии по работе с молодыми литераторами при ЛО ССП, с 1947 по 1981 руководил неск. ЛИТО - Дворца пионеров им. А. А. Жданова (1947–50), Политехнического ин-та, Горного ин-та (нач. 1950-х - 1957), ДК им. Первой пятилетки (кон. 1950-х - 60-е), объединением писателей Дома ученых им. М. Горького, ЛИТО «Нарвская застава». Мн. профессиональные литераторы Л-да считали и считают себя учениками С.
При жизни С. вышло пять небольших стих. сб. - « Свет в окнах » (1947), « Плечом к плечу » (1952), « Отпуск в сентябре » (1964), « Сосны » (1972) и « Стихотворения » (1979). Значительно большую часть его публ. составляют переводы (выполненные, в осн., с подстрочника). Среди его переводч. продукции - произведения славянских поэтов (чешских, словацких, болгарских, белорусских), переводы с новогреческого и иврита, а преимущественно - стихи поэтов, принадлежащих к т.н. «малым» народам Севера (дать «русский голос» этой молодой поэзии С. считал важной культурной задачей). Особое место занимают переводы из Омара Хайяма, кот. С. считал соприродными собств. тв-ву. Переведенные в дружеском соперничестве с Герм. Плисецким в кон. 1960-х, рубаи Хайяма были высоко оценены специалистами и регулярно включаются в науч. и популярные изд. персидского поэта (отд. и полный сб. переводов С.: Омар Хайям. Любовный напиток : Рубаи . СПб.: Азбука-классика, 2008; вошло 194 четверостишия).
Собств. кн. С., как правило, были изуродованы цензурой или подвергались жесткой редактуре и саморедактуре. Это касается прежде всего двух перв. кн. - 1947 и 1952. Обе выстроены по канонам сов. издат. политики - оптимистичны и жизнеутверждающи, в центре ― «человек труда», «строитель социализма», сюжеты и публицистич. обертоны почерпнуты из газет. Сам С. впоследствии не любил вспоминать об этих «пыточных» книгах, стыдился, особенно второй - «Плечом к плечу», просил будущую свою издательницу и наследницу Е. Кумпан вычеркнуть это назв. из списка его кн.
С сер. 1950-х С. формировал «авторские» кн. и циклы вне зависимости от издат. конъюнктуры, - такими, какими мечтал их оставить читателю. Ориентация на будущего читателя - характерная черта поэта. Подлинные «авторские» тексты при жизни автора знал, как правило, лишь узкий круг друзей, в кот. входили Л. Гинзбург, Т. Хмельницкая, Э. Линецкая, Е. Эткинд, Д. Дар, ставшие друзьями ученики - А. Кушнер, Л. Мочалов, В. Британишский, Л. Агеев, А. Городницкий, Я. Гордин, моск. поэты, коллеги и сподвижники - Б. Слуцкий, В. Корнилов, Г. Плисецкий. В соответствии с замыслом поэта, Е. Кумпан в 2004 составила самое полное на сегодняшний день изд. его текстов: « Стихотворения и поэмы » (МС «Новой биб-и поэта»), в кот. стихи расположены по тематическим «авторским» книгам. Их получилось одиннадцать: «Парное молоко» (1937–41), «Воспоминания о блокаде» (1941–60), «Случайный дом» (1942–44), «Прохожий» (1945–49), «Покуда живы» (1952–56), «Год спокойного солнца» (1956–57), «Длинный вечер» (1961–64), «Чудо в толпе» (1958–67), «Остановись в потоке» (1962–68), «Сосны» (1967–69), «Хождение за три оврага» (1969–82). Даты означают период времени, о кот. говорится в стихах данной кн., написаны или «прописаны» стихи могут быть и в эти годы, и гораздо позже.
Гл. особенность поэзии С., уже с самых ранних шагов делавшая ее плохо совместимой с сов. лит. системой, - отстраненная позиция лирич. героя - не участника строительства нового мира, не деятеля, а наблюдателя, свидетеля (это уловил, в частности, автор отрицательной рец. на первую кн. С. «Затянувшаяся прогулка» ― ЛГ. 1948. 16 апр.): «Слежу - как скрытой камерой - за ней, / За жизнью, не порезанной цензурой» (« Свет в окнах »); «Я не забыл, зачем я здесь - / Здесь, на ветру, в разгаре века: / Запоминаю все, как есть!..» (« Смерть одного из нас »). Герой, размышляя над проблемами смысла жизни и вечности, осознает себя родственным всему сущему на земле и в мироздании, но не в об-ве. При этом его философская лирика не абстрактна. Точный взгляд поэта вводит в созерцательные стихи-наблюдения детали, как правило, страшного, а не веселого, уродливого, а не прекрасного мира. Часто это приводило к чрезмерной бытовой заземленности: «Старухи руки в боки. Старики / С подтяжками свисающими. Дети /, Которых водружают на горшки, - / Бесхитростные кинокадры эти / О людях повествуют по-людски» («Свет в окнах»). Но когда страшное служит изображению трагического, стихи поражают своей выразительной силой. Поэтому так удался поэту цикл стихов о блокадном Л-де, созданный в нач. 1960-х по давним личным воспоминаниям и черновым наброскам воен. лет. Вот обращение к другу, идущему воевать в ополчение: «Ну, выпьем давай на дорожку - / Чтоб немцу скорее капут. / Тебе уже выдали ложку, / Винтовку - сказали - дадут». «Распался дом на тысячу частей, / И огорожен почему-то / Кроватями - скелетами уюта, / Обглоданного до костей» (« Улица »). «Стол отодвигаю от окошка. / Мелко-мелко бьется под ногой / Пол... О край тарелки бьется ложка, / Полная похлебки дорогой» (« Бомбежка »). «Может, завтра и я на ходу / Упаду - / Не дойду до того поворота...» Это стих. (« Бессмертие ») написано от лица рядового горожанина, умирающего на улице. Повествование ведется спокойно-бесстрастно, но вот рядом с героем возникает «антигерой»: у мертвого «кто-то» живой вынимает из кармана еще теплые карточки. Он совершает подлость мародерства и знает об этом, но он хочет выжить: «Будет липкой от пота рука добряка, / И медаль через годы, светла и легка, / Усмехнется с его пиджака». Осуждения в тексте нет, но ирония в слове «добряк» передает интонацию осуждения и констатацию подлости.
Лирич. герой в «блокадных» стихах С., как правило, вовсе не ощущает себя героем. Ему свойственны страх во время бомбежки - «неужели гибнуть молодым?», горечь от пост. унизительного чувства голода. Ближе всего герою стихов о блокаде С., пожалуй, героиня «Записок блокадного человека» Л. Гинзбург, над кот. она работала в то же самое время, что и С., - в 1959 ― нач. 1960-х. И у Гинзбург, и у С. блокадный человек жив, покуда жив его дух. «Построили, как на ученье, / На подвиг тебя повели. / На полчища - шло ополченье, / Очкарики, гении шли. / Шли доблестно, шли простодушно, / Читали стихи на ходу. / Как выстоять ей, безоружной / Душе, в сорок первом году?» - писал С. Такое «ополченье» - гении, очкарики - остановило могущественного врага, хотя все они погибли. Без пафоса, но с торжественным ощущением святости происходящего поэт описывает и их гибель, и концерт в лен. филармонии 1942-го - полумертвые бесполые музыканты играют в холодном неотапливаемом зале таким же полумертвым людям, бывшим до войны завсегдатаями филармонии, - играют великую музыку, и «нимб дыхания сгущенного» встает над головами. «Над каждой головой» (« Концерт »).
Где-то рядом с этими стихами С. стоят воен. стихи Б. Слуцкого. По словам Евг. Евтушенко, «его <С.> стихи о блокаде <…> ― это новая поразительная глава в поэтической антологии ленинградской катастрофы. Но многие блокадные стихи, написанные отнюдь не хитроумным эзоповым языком, имеют и расширительный смысл, называя целый период истории XX века “затемнением”» (из антологии «Десять веков русской поэзии»).
В годы хрущевской «оттепели», когда С. особенно тесно общался с молодыми поэтами-горняками, в его поэзии усилилась «передвижническая» нота. Еще при Сталине С. немало писал о заботах и невзгодах «маленьких» людей в стране, не оправившейся после великой войны. Детали были замечательно точны: «Тополя отстреленная крона», «Паровоз, убитый наповал», люди говорили «безруким жаргоном, безногим акцентом». И таких стихов немало, но поэзия С. сильна не только этими строками. Он «интроверт». Его поэтич. взгляд должен быть обращен в себя: «Плыву себе - гребец и кормчий. / Быть может, в том и ужас мой, / Что собственное сердце громче, / Чем вся планета за кормой!» (« Когда в полях сияет полночь ...», опубл. в 1986). Именно после отхода от «передвижничества» возникают замечательные стихи: « Прекрасной осени не стало поутру ...», « Поднимаюсь я по холмам крутым ...», « Не торопясь, он выстрелил в меня... », « Большая дорога ».
Герой С. - человек одинокий, его жизнь протекает вне однополчан и односельчан. Такой герой не мог быть приемлем и понят офиц. системой ни в сталинские, ни в хрущевские, ни в более поздние сов. времена. Он и не был понят. Стихи С. изд. с бесконечными цензурными купюрами и искажениями. Замечательный поэт был известен немногим друзьям и ученикам. А рядом шли аресты - И. Бродский, К. Косцинский, поэты-филологи в Л-де, Синявский и Даниэль в М. В поэзии С. вновь и вновь возникает знакомый по довоен. временам страх: «Я надеюсь, что мимо, / Не ко мне, не за мной» (« Лбом в стекло »). Этот страх не уйдет из стихов до конца жизни: «За руки белые меня / Берут, как хулигана, / Две гимнастерки, два ремня, / Два вежливых нагана...» Такое возможно потому, что «вся Россия по углам» молчит, «пока мне именем ее / Выкручивают руки». Возникают четкие афористические строки: «Когда ни женщины, ни друга, / Ни зверя теплого у ног, / И на сто верст одна лишь вьюга - / Я не тоскую, видит Бог. / А посреди толпы великой - / Такая смертная тоска! / ...Смотри, мой милый, не накликай / Себе разбитого виска...».
Рано приходит осознание, что самое главное в жизни, когда «по всей эпохе высятся кресты», - присутствие рядом близкого человека. Что любовь, даже несчастливая, - счастье. Стихам послевоен. лет - о беззаконной любви, о горьком счастье обладания неверной женщиной - свойствен напряженный драматизм. Это сюжетные стихи - подобные в поэзии Серебряного века называли балладами. Они о неполучившемся счастье, о неустроенном или рушащемся быте. Лирич. героине «авторской» книги «Длинный вечер», 1961–64, посвящ. такие строки: «Ни перед кем не виноватая, / Перед собою лишь в ответе... / ...О как ты горько плачешь, падая / Лицом в подушку на рассвете!» (« Твое стихотворение »).
Одновременно с этими горькими стихами поэт писал о природе, и эти стихи были светлыми: «Не пойму, откуда у меня, / Выкормыша камня и железа, / Эта нежность к синей кромке леса, / К жаворонкам медленного дня?» Две даты - 1946–1961 - стоят под его поэмой « Отпуск в сентябре », и не случайно обозначены места написания поэмы: Всеволожская - Ленинград - Комарово. «Отпуск в сентябре» - философская поэма о единении человека, поэта и природы, живущей своей жизнью. Этой природе человек не больно-то нужен, но она нужна ему, потому что дает ему ощущение «мирообладанья». Ощущение это иллюзорно, но оно необходимо человеку, чтобы выжить: «И нипочем / Не верь тому, что лучшее ты прожил».
Драматич. надрыв, свойственный зрелой поэзии С., постеп. уступает место настроению благодарности. И тогда, когда он пишет о природе, и тогда, когда тема природы переплетается с темой нежной и спокойной любви к новой, надежной и верной женщине: «Присмирей, доверься, слушай, / Мхом подножным не шурши. / Высота - особый случай / В смутном опыте души. / Мы и сами в эту зиму / Настоялись на ветру. / Ты сестру мою осину / За свою считай сестру...»
В посл. годы жизни мн. стихи С. посвящ. подведению невеселых итогов. Счастье - да, оно было найдено им в любви. Родина и природа родного Севера - и это все тоже с ним, этой любви он никогда не изменял. Но ощущение неприкаянности, одиночества в мире не ушло. Лирич. герой С. не умеет молиться, ему недоступно чувство соборности. Он «чужой на этой земле». И главное - поэт уверен, что высказать все богатство своей души он так и не успел, да вроде и некому: «Недописанный лист на столе. / Неприрученный луч на стволе, - / Ничего-то не надо мне, Боже! / Отчего же осина во мгле / Так шумит надо мной, отчего же / Обдает меня взглядом прохожий, / Как чужого на этой земле?». Что же примиряет? Острейшее чувство радости от близости любимой. Родина и природа. В 1972 С. включает в свою кн. « Сосны » одно из сильнейших своих стих.: «Край отчий. Век трудный. Час легкий. / Я счастлив. Ты рядом. Нас двое. / Дай губы, дай мокрые щеки. / Будь вечно - женою, вдовою. / Старухой - когда-нибудь - вспомни: / Так было, как не было позже. / Друг милый. Луг нежный. Лес темный. / Звон дальний. Свет чудный. Мир Божий» (цензура не пропустила «Мир Божий» в посл. строке, поэт мог бы снять все стих., но оно важно ему, и он дерзко заменил «Мир Божий» на «Мир гожий», полагая, что умный читатель поймет, какое здесь должно быть слово).
Подлинно зрелые стихи поэт собрал в кн. «Остановись в потоке», «Сосны», «Хождение за три оврага». Кн. «Остановись в потоке» открывается стихами о травле Пастернака: «В мире пахнет паленым, - / В мире жгут человека». Его волнует равнодушие толпы к судьбе великого таланта, одного из лучших, «крылатых»: «Сквернословит планета, / Отражаясь в бутылке. / Холодок пистолета / У нее на затылке». Толпа считает: «Даже лучше без лучших, / Все равны перед всеми!» (« В мире пахнет паленым… »). А лучшие живут в «огнестрельной стране» (« Оклеветан птенец вороной… »), в кот. человек не умирает: «Он просто вымирал - как мамонт». Смерть Пастернака поэт описывает на фоне футбольного матча, за исход кот. болела вся страна. И это - интерес к футболу, а не сострадание к гибнущему великому поэту - трагедия страны. В то самое вр., как Мамонт «вмерзал в историю земли, - / Ревела за окном эпоха: / Два-ноль торпедовцы вели, / И было, в общем-то, неплохо» (« 30 мая 1960 года »). Человек, выделяющийся из массы талантом, одинок, толпа к нему равнодушна: «Жгут истину, в тюрьму сажают друга, / А ты живешь, поплевываешь ты» (« По всей эпохе высятся кресты… »). С. осознает, что и он - одиночка, не нужный толпе: «Я сыт не так и пьян не так / <...> / Я чувствую себя шпионом - / Не так терплю, не так люблю. / Ни сват, ни брат густым мильонам, / Не кум, тем паче, королю» (« Да разве я не-здешний?! ― На-ка… »). Над выделившимся из толпы человеком постоянна угроза «оловянной порции славы». С. ощущает себя под ударом. И он живет - закрытым, почти не известным читателю, почти не печатаемым. Стремление стать «как все» для него неприемлемо и может вызвать лишь иронию поэта. Ему дорога его непохожесть, неустроенность, потому что у него есть его работа, даже если она - «чернильное бессмертье на авось» (« Соседи утром выехали… »). Свой автопортрет он пишет с оглядкой на Ходасевича и берет из него эпиграф («Неужели вон тот - это я?»): «С высокомерием шута, / В богоизбранничестве неком, / Держу усмешку возле рта / Вполоборота перед веком...» (« Автопортрет »).
Кривая усмешка, ирония и самоирония высокомерного «неудачника средних лет» - таким запомнился С. «чужим». «Свои» запомнили другого Глеба. Так, один из близких друзей С., Яков Гордин, писал: «Теперь, ретроспективно, худой, горестно сутулый Глеб Сергеевич напоминает мне мятежного Иова на пепелище нашей духовной жизни. Только объект мятежа ― иной. “...О Господи, спаси слепое стадо...” Он много на себя брал в стихах ― но без этого не бывает подлинной литературы. Камертоном его отношений со своей страной было отношение к ней Чаадаева и Пушкина. Русский интеллигент, несмотря ни на что сохранивший себя как русского интеллигента “перед лицом разнузданной тщеты”, под ежедневным напором кровью чреватого лицемерия, он ― говоря словами Ходасевича ― имел “мучительное право любить тебя и проклинать тебя”, “Россия, громкая держава”. Как истинный поэт он сделал материалом поэзии наш быт и стал поэтом ежедневной нашей драмы».
В 2014 в изд-ве ж. «Звезда» вышла монография « Говорить друг с другом, как с собой. Переписка 1960-1970-х годов », кот. включает в себя письма С. и Т. Ю. Хмельницкий, изв. литературоведа и критика, двух ярких представителей лен.-петерб. культуры ХХ в. Кн. возвращают читателя к эпистолярной традиции XIX-го и Серебряного веков, когда письма были не только психологич. док-том, но и худож. текстом. На ее страницах встает драматич. картина напряженных взаимоотношений двух людей, связанных духовной дружбой, а также история неофиц. интеллектуальной жизни Л-да 1960–70-х, наполненная судьбами Рида Грачева, Якова Гордина, Елены Кумпан, Александра Кушнера, Андрея Битова и представителей ст. поколения лен. культуры - Л. Я. Гинзбург, Э. Л. Липецкой, Дмитрия Евгеньевича Максимова и др.
Архив С. хранится в ЦГАЛИ СПб. Ф. 224. 24 ед. хр. 1934–78 гг. и включает рукописи: сб-ки стих. «Отпуск в сентябре» (1964), «Сосны» (1972), стихотворения (1934–74); письма, отзывы и рец., фото и др.
Соч.: Свет в окнах: Стихи. Л., 1947; Плечом к плечу. М., 1952; Отпуск в сентябре. М.-Л., 1964; Сосны. Л., 1972; Стихотворения. Л., 1979; Прощание с осенним садом: Стихи. Л., 1986; Концерт для возраста с оркестром. СПб., 2000; Стихотворения и поэмы / Вст. ст., сост., подг. текста, прим. Е. Кумпан. СПб., 2004; [Стихи о музыке] // Музыка в зеркале поэзии: Вып.
Перев.: Север поет: Стихи поэтов Кр. Севера. Л., 1961; Александр Пэнн. Сердце в пути: Стихи / Пер. с иврита. М., 1965; Михаил Тимофеев. Березы-фонтаны: Стихи и поэма. М., 1977; Омар Хайям: Рубаи (БП. БС). Л., 1986; Мастера русского поэтич. перевода: ХХ в. СПб., 1997; Омар Хайям. Сад желаний: Рубаи. СПб., 2004; Омар Хайям. Любовный напиток: Рубаи. СПб., 2008.
Лит .: Андреева И. // Знамя. 1965. № 8; Хмельницкая Т. // Звезда. 1965. № 8; Банк Н. // Лит. обозрение. 1980. № 11; Эткинд Е. Страсть созерцанья. Памяти Гл. Семенова // Время и мы. 1983. № 70; Эткинд Е. Здесь и там. СПб., 2004; Хмельницкая Т. Памяти друга // День поэзии–1987. Л., 1987; Кушнер А. «Край отчий. Век трудный. Час легкий…» // Юность. 1987. № 7; Кушнер А. «Чем меньше слов, тем больше слово…» // День поэзии. Л., 1988; Казак В. Энц. словарь русской лит-ры с 1917 года / Пер. с нем. Е. Варгафтик и И. Бурикин. London, 1988; Шенталинский В. Остановись в потоке // Новый мир. 1989. № 1; Ланковская Н., Григорин Б., Первезенцева Н., Крыжановский А., Махоткина Л., Давыденков А., Шаляпина Е. и др. о Глебе Семенове // «НЗ»: Антология. СПб., 1992; Гордин Я. Остановись в потоке // Октябрь. 1993. № 4; Иоффе Е. Вспоминая Гл. Семенова // МИР: газ. Иерусалим, 1994. 13–19 мая. № 478; «Ох, как я устал, Володя!..» Письма Г. С. Семенова В. Л. Британишскому / Публ., вст. зам. и прим. В. Британишского // Нева. 1996. № 6; «Говорить друг с другом, как с собой…» Глеб Семенов и Тамара Хмельницкая (Переписка 1962–65 гг.) / Публ., вст. заметка и прим. Е. Кумпан // Звезда. 1997. № 12; Британишский В. Студенческое поэтич. движение в Л-де в начале оттепели // НЛО. 1995. № 14; Британишский В. Возвращение к культуре. Воспоминания о 1954–1956-м // Вопросы лит-ры. 1995. № 4; Агрэ Л. Взгляд взыскательной любви // Гнездо: Лит. альм. Иерусалим, 1998; Куклин Л. Стихи о силе духа // Нева. 2001. № 7; Кумпан Е. Поговорим о странностях цензуры // Звезда. 2001. № 4; Подольский С. Первостепенность «второстепенных» поэтов // Лит. Кисловодск. 2002. № 3. Апр.-июн.; Алексеева И. Памяти поэта Глеба Семенова // Истоки: Альм. М., 2002; Банк Н., Битов А., Британишский В., Горбовский Г., Городницкий А., Кушнер А., Глебова Л., Королева Н. и др. о Глебе Семенове // Под Воронихинскими сводами. СПб., 2003; Столович Л. Лит. студия Гл. Семенова // Стихи и жизнь: Опыт поэтич. автобиографии. Таллинн, 2003; Мочалов Л. Глеб-гвардии Семеновского полка // Нева. 2004. № 8; Давыдов Д. Рец. на кн.: Г. Семенов, Стихотворения и поэмы. СПб., 2004 // Критич. масса. 2005. № 1; Евтушенко Е. Поэт неслучайных мыслей и слов: Глеб Семенов. Из антологии «Десять веков русской поэзии» // Новые известия. 2006. 3–10 март.; Квятковская М., Британишский В., Городницкий А., Масленников И., Никольский Б. и др. Студия Глеба Семенова (1940–50-е гг.) // Время и слово. Лит. студия Дворца пионеров. СПб., 2006; Королева Н. Наш учитель поэт Гл. Семенов // Звезда. 2008. № 5; Юрков О. «Одно дыханье века на двоих…»: Воспоминания о поэте Гл. Семенове // Невский альм. 2009. № 1 (44); Шушунова Л. «Над вчерашней правдою газет»: О поэзии Гл. Семенова // Звезда. 2010. № 7; P. Belasky. «Pochveniks» ― «The Poets of the Soil»: The Geological School of 20 th Century Poetry in Leningrad, USSR (St.Petersburg, Russia) // E. R. Landa and C. Feller (eds.). Soil and Culture, 2010; «Эта пристань есть…»: Портреты. Размышления. Воспоминания о людях и Писательском доме / Сост., предисл., биогр. указ. Т. В. Акулова-Конецкая. СПб.: Аура-Инфо, 2012.
Н. Королева
