Шешолин Евгений Петрович


ШЕШÓЛИН Евгений Петрович [9.12.1955, Краслава ― 27.4.1990, Даугавпилс] ― поэт.

Родился в семье кадрового военного, Петра Ивановича Ш., бывшего родом из Поволжья, получившего после войны назначение в райвоенкомат Краслава на юго-востоке Латвии, на берегу Зап. Двины. Здесь он встретился с будущей женой И. Мацулевич, полькой по крови, католичкой по вероисповеданию, перебравшейся сюда с матерью из Белоруссии, спасаясь от голода после преследования и репрессий отца (1937). Именно «в городке игрушечном Краслава…», городе польско-католической культуры (« Fidesimplicita ») и родился будущий поэт, детство и школьные годы кот. прошли в Резекне, куда после ухода в запас в кач-ве инспектора рыбоохраны был переведен отец. Семья проживала на окраине Резекне в небольшом деревянном доме по ул. Кришбяна Барона (« Вспомнил я деревенскую улицу… ») ― «Тычинки колокольчиков стучат из моего детства…» (« Себе на день рождения »).

После окончания средней школы уехал в Л-д, поступил в лен. Политехнич. ин-т, но, проучившись год («Питер всегда выталкивал меня» ― говорил Ш. позднее), бросил вуз и уехал в Псков, поступив на естественный фак-т (география и биология) псковского Пед. ин-та.

Пис. стихи примерно с нач. 1970-х: «Писать я начал поздно, ― семнадцати лет, ― в 1973 году, так и не переболел и в 1977 начал осознавать, что со мной случилось…». По мнению друзей, наст. стихи пробиваются из ученических почв примерно с 1976-го. В этот период Ш. ищет кумиров и стремится подражать Лермонтову и особенно Есенину, позже ― из русской поэзии ― прибавятся И. Анненский, Мандельштам, Ходасевич, Хлебников. А. Тасалов: «Ходасевич как-то особенно близок оказался ему по складу души и нерву мироощущения. Любил Гумилёва. Из современников отдавал предпочтение Иосифу Бродскому».

С 1977 начинает публ. в газ. Резекне, тогда же рассылает стихи по др. ж. В 1978 ж. «Сибирь» опубл. его еще полудетского « Снежного человека ». Отд. публ. появляются в псковских газ.

Ранние стихи Ш. ― подбор ярких картин в точных словах, некот. тяготение к экзотике с осознанием этой тяги. Преемственность традиционализму, точность и разнообразие форм, историч. и религиозные, библейские сюжеты, начиная с юношеских опытов, сопровождают путь Ш. к мастерству. По словам А. Тасалова, «его преданность самообразованию и культуре исключительна на фоне всеобщего невежества нашего, даже среди творческой интеллигенции».

По окончании Пед. ин-та направлен учительствовать на станц. Изоча Невельского р-на, в живописной глуши кот. сто лет назад работал худож. И. Шишкин. Проработал там два года, затем перевелся в школу Пскова. В эти годы нередко ездил в Л-д, изредка в М., часто к родным в Прибалтику, тосковал по цивилизации и ― очень много писал, в основном «в стол», т.к. «толстые» ж. не переставали отказывать. Лирику этих лет сам Ш. называл «ностальгической».

Поэт милостью Божьей, с лучистой, чуть восточной лукавинкой в большеглазой синевы взгляде, всегда летящем навстречу смеху, широколицый, в окладистой персидской бороде, достаточно высокий, хотя слегка сутуловатый, с длинными обезьяньими руками, растрепанными вихрами ― таким он был в те годы.

В 1978 Ш. знакомится в Л-де с младшим приятелем И. Бродского поэтом Олегом Охапкиным, широко печатавшимся в самиздате и за рубежом и находившимся с близкими по духу людьми под пристальным наблюдением КГБ. Чуть позже знакомится с М. Андреевым. И у них возникает идея создания собств. самиздата ― и в мае 1980-го появ. перв. номер альм. «Майя», соучредителями и соредакторами кот. стали Ш., А. Нестеренко (Соколов) и М. Андреев. Охапкин переслал альм. в США К. Кузьминскому, кот. опубл. его в одном из томов антол. «У Голубой лагуны» и дал обзор альм-ха в инт. «Голосу Америки». Очевидно, что вслед за тем для участников альм. «Майя» наступает время испытаний, но Ш. более или менее благополучно избегает преследований и даже публ. в мест. псковских газ. Хотя, по-прежнему, осн. срезы тв-ва Ш. находят место г.о. в самиздате. Когда же в 1983 в псковской молодежной (комсомольской) газ. появилось стих. Ш. « Весеннее », оказавшееся акростихом «Христос Воскресе» ― в местной прессе Ш. больше не публ.

Ш. не был близко дружен с музыкой, любопытствовал живописью, не тратил много времени на прозу. Между тем начитанность его вдумчива и объемна, глубоко проникновенно его историческое знание и чутье, специфические изыски в восточном литературоведении поднимались до академичности. Поразительно многообразие тем, углубление в историю и мифологию многих стран. Трагичность поэзии Ш. ненавязчива и чужда словам «надрыв» и «отчаяние».

С самого нач. поэтич. тв-ва Ш. тяготел к строгим классическим формам ― сонету, венку сонетов (из двух не оставил ни одного, от второго, более позднего, осталось неск. сонетов в черновиках), терцинам, рондо и др. Сразу начал пробовать себя и в свободном стихе, верлибре (и даже пробовал себя в индонезийском пантуме) ― интерес ко всему, что связано с поэзией, что в ней увязано, ко всем ее ветвлениям жил в Ш. неистребимо. Созерцательность его никогда не была отстраненной, но со-переживающей, со-творящей. Одна из характерных черт тв-ва Ш. ― тяготение автора к краткости, порой миниатюре до дистиха, пост. тенденция к сокращению, усечению создаваемых произведений.

C 1983-го Ш. усиленно изучает стилистич. законы, по кот. строятся православные гимны, молитвы, литургия и т.д., попутно занимаясь жизнеописаниями святых преимущественно псковской истории (« Псковские вирши »).

1983-й ― один из самых плодотворных в жизни поэта. Помимо растущего разнообразия стихов в традиционно европейских формах, Ш. осваивает форму газели, взрывая игровые рамки стилизаторства. Сугубо магическое, шаманское сочетание звуков, идей-невидимок на игрище красок, входило в поэзию Ш. по мере все большего погружения в поэзию Востока, преимущественно суфийскую, но Китай, Япония и Индия никогда не оставались в стороне от его гнозиса. «От магических ритмов Шешолина невозможно “отвязаться”» (Ф. Федоров).

С 1983-го Ш. приступил к созданию « Первого Северного Дивана », постеп. наполнявшегося до канона рубаи, китэ, мухаммасами, тарджибандами, мусалласами, мусаддасами, месневи, фардами и назирэ. Создавал переложения из Саади, Низами, Камола, Хафиза, Бинои, Икбала и Галиба. Поэт интуитивно двигался с помощью подстрочника, почти изобретая новые размеры, во всяком случае заставляя слушать музыку в неторопливом напеве прочтения. Параллельно газелям и переложениям суфийских классиков осенью 1983-го Ш. пишет « Касыду возвращения » (в сокращ. виде ― « Четверостишия возвращения »), (опубл. в альм. «Майя». 1983. № 5, в сокращ. – Русская провинция. 1993. № 1). Тогда же создана поэма « Абулькадир » ― одна из вершин поэзии Ш., лишенная иллюстративности и проникающая до глубин бытийной сути. Используя традиционную для восточных поэтов форму подражания (назирэ), Ш. тем самым как бы акцентирует иной подход к пониманию оригинальности и неповторимости, словно бы говоря, что под луной оригинален или неповторим лишь язык поэта, музыка его слова, выпуклость образа и живость красок. А. Белоусов: «Еще ни одному из русских поэтов, среди кот. были не только интересовавшиеся творчеством Хафиза или Хайяма, даже владевшие их стиховыми формами, не приходило в голову создать свой “диван”, как называли на мусульманском Востоке составленные по определенному канону сборники стихотворений одного поэта. Евгений Шешолин начал работать над своим “Северным Диваном” (или “Первым Северным Диваном”) вовсе не для того, чтобы просто продемонстрировать профессионализм и поэтическую культуру. Его стихи всё более и более насыщались изощренной ассоциативностью и метафоричностью o6разов, столь характерной для современной поэзии и он искал для них соответствующую форму выражения. Одним из решений и было обращение жанрам древнеперсидской поэзии. Оценив их возможности, поэт постарался, по его словам, “вдохнуть жизнь в старые, прекрасные формы”. Оригинальные и переведенные по подстрочникам газели занимают значительное место в позднем творчестве Евгения Шешолина. Это главным образом объясняется его предрасположенностью к восточной поэтической культуре, кот. выше всего ценит образец, канон и заставляет поэтов соревноваться в его воплощении. Изобретателя в нем теснил продолжатель, западный культ новизны отступал перед восточной приверженностью к традиции. Его поэзия заключает в себе вызов современности, предсказывает поворот, возвращение к каноническому искусству древности и средневековья». С нач. 1980-х близким ему поэтом становится урду- и фарсиязычный Мирза Галиб, переводы кот. делал Ш. Помимо него переводил с польского, латышского и др. (А. Мицкевича, Павлака, Ч. Милоша, Ф. Барду).

При всей толерантности к иным вероучениям и плюрализме душевного склада Ш. всегда оставался христианином по преимуществу, за год до смерти перешел из католичества, принятого при рождении, в православие, понимание кот. было близко в нем взглядам о. А. Меня. По таинственным предначертаниям свыше оба покинули бренный мир ― от рук убийц.

Е. Черных: «Частью Евгений Шешолин относился к неофициальной поэзии питерского толка <…> Но только отчасти. Тихая необычность его стихов выросла на каменистой почве одиночества и недостатка общения, информации и просто людей. <…> Был альманах “Майя”, но это было довольно нестойкое явление, и Шешолин вскоре снова погрузился в своё одиночество. Несомненно, друзья любили его и поддерживали как могли. Но духота оказалась сильнее…». По словам А. Белоусова, асоциальный (даже антисоциальный) по характеру и поведению, в конце концов Ш. принял на себя роль поэта-люмпена, одного из поколения сторожей и дворников, кот. существовал не благодаря поэзии, но работе диспетчером, котельщиком, сторожем. А. Тасалов: «И хотя смерть его была трагической и безвременной, но случайной ее, увы, нельзя назвать…».

Соч. : Стихи // Сумерки. 1990. № 10; Крыпецы: Стихи // Сов. литра. 1991. № 1; Из стихов 80-х годов // НЛО. 1998. № 34; Измарагд со дна Великой: Сб. Псков, 1999; Стихи / Сост. и вст. заметка Вс. Рожнятовского // Даугава. 2002. № 1/2; Солнце невечное / Сост. А. Белоусов, Г. Шешолина. Резекне, 2005.

Лит.: Рожнятовский С. (Вс.). Великий поэт Шешолин // Сумерки. 1990. № 10; Тасалов А. Поэт Евг. Шешолин (попытка знакомства) // Сов. лит-ра. 1991. № 1; Андреев М. Лит. альманах «Майя»: Краткая справка // НЛО. 1998. № 34; Андреев М. Об авторе // Шешолин Е. Измарагд со дна Великой: Сб. Псков, 1999; Белоусов А. Латвийская тема поэта Евг. Шешолина // Humаnitāro Zinātņu Vestnesis (Daugavpils Universitāte). 2003. № 3; Белоусов А. Поэт Евг. Шешолин // Шешолин Е. Солнце невечное. Резекне, 2005.

М. Андреев

  • Шешолин Евгений Петрович