Шкапская Мария Михайловна

ШКАПСКА́Я (урожд. Андреевская) Мария Михайловна [3(15).10.1891, СПб. - 7.9.1952, М.] - поэт, жур­налист.

Родилась в многодетной семье мелкого чи­новника. Из-за болезни родителей вынуждена была с 11 лет зарабатывать на хлеб: работала прачкой, составительницей прошений, стати­сткой в театральной труппе. Окончила гимна­зию и два курса Петерб. психоневрологич. ин-та. За агитац. работу в марксистских кружках была арестована и в 1913 выслана с мужем за границу. Оказавшись среди тех, кто получил от моск. купца-филантро­па Шахова «витмеровскую» стипендию, смог­ла закончить образование во Франции, в Тулузе (лит. фак-т ун-та). В Париже познакомилась с русскими литераторами, стала сотрудничать в пг. газ. «День», печатать отд. стих. в периодич. изд.

В 1916 вернулась в Россию. Работала служащей в различных учреждениях. В 1920 по реком. А. Блока и М. Кузмина была принята в члены пг. Со­юза поэтов, представив к рассмотрению еще не опубл. стихи, кот. вскоре вышли в свет (сб. « Маter Dolorosa ». Пг., 1921). В начале 1920-х Ш. издала неск. поэтич. сб.: « Час вечерний (1913–17)», « Барабан Строгого Господина », « Кровь-руда » (все - 1922), « Ца-ца-ца (1923), « Земные ремесла » (1925), поэмы « Явь » (1923) и « Человек идет на Памир » (1924).

Лирика Ш. удивительно «однострунна», но в ней ощутимо пост. духовное уси­лие. Ш. разрабатывает одну тему - тему «женской Голгофы», страстного пути женщи­ны: жены, любовницы, матери. Мистич. значение кро­ви, тайна зачатия, плоть мира в ее метафизич. смыс­ле - вот те проблемы, кот. ставит и свое­образно решает Ш., не оставаясь в стороне от актуальной для нач. XX в. темы «реаби­литации плоти». В ее стихах развертывается мистерия материнства. Космогонический процесс, в кот. женское осмысляется как первоначальное креативное лоно, приобретает историософские проекции, и в этой точке происходит переключение мифопоэтики в регистр историософии с оттенком русского мессианизма (цикл « Россия »). В поэтич. ми­ре Ш. образ крови-руды связан как с физио­логическим, так и с духовным планом бытия: с мистикой плоти, с тайной наследственности, с исторической памятью. «...И какие древние тайны / В крови бессменной моей - / От первых дней мирозданья / Хранятся до на­ших дней» (сб. «Кровь-руда»).

Тв-во Ш. оказалось несозвучным послерев. эпохе: в ряде рец. (Звезда. 1925. № 4; Красная новь. 1925. № 1) го­ворилось о «пагубности» мировоззрения по­этессы, «насквозь физиологичном и иррацио­нальном», кот. «заводит в тупик» (Ин. Оксенов), а сама Ш. была названа «эпиго­ном упадочничества» (Г. Лелевич). В то же время ее произведения вызвали сочувственные отклики М. Горького, а П. Флоренский называл ее «подлинно христианской - по душе - по­этессой» (цит. по: Филиппов Б., Жиглевич Е. [Вст. ст.] // Шкапская М. Стихи. London, 1979).

Творч. кризис, усиленный неприяти­ем ее поэзии современниками, заставил Ш. отойти от поэтич. тв-ва и пере­ключиться на журналистскую работу. Ш. становится типичным советским очеркистом. В лен. вечерней «Красной газ.» она ведет раздел «По Советскому Союзу», наби­рая факты в поездках на Волховстрой, в Мурманск, в Среднюю Азию и на Дальний Восток. В центре ее внимания - стройки первой пяти­летки и те изменения в быту и сознании чело­века, которые принес с собой социализм. В 1925–31 выходят ее кн. очерков « Сама по себе», «Пятнадцать и один», «Вода и ветер ». Она участвует в задуманной М. Горьким серии «История фабрик и заводов» и по его совету начинает работать над книгой « Лесснеровцы », посвящ. истории Лен. з-да им. К. Маркса.

Ш. вела актив. лит.-организац. деятельность: в янв. 1925 она избр. в правление ЛО Всероссийского союза писателей, в апреле - членом правления Лен. отдела Всероссийского союза поэтов. Ш. состояла в многолетней переписке со мн. литераторами-современниками: И. Эренбургом, Б. Пильняком, А. Адалис, Г. Шенгели и др., тщательно собирала мат-лы лит. быта эпохи.

В 1937 Ш. переезжа­ет в М. Очерки воен. лет представле­ны в кн. « Это было на самом деле » (1942). После войны Ш. работала в изд. Антифашистского комитета сов. женщин, писала для радио. Ее поздние днев­никовые записи содержат горькую оценку своего лит. пути: «Стихов сейчас больше не пишу - поэт я лирический, а нашей эпохе нужны иные, более суровые ноты. И потом, кажется мне, что и поэт я ненастоящий, а в ли­тературе такой же случайный человек, как и во всех областях жизни» (РГАЛИ. Ф. 2181). Однако тв-во Ш., несомненно, пред­ставляет одну из достойных внимания стра­ниц русской поэзии перв. четв. XX в., а ее архив (РГАЛИ. Ф. 2181) является ценным собранием мат-лов по истории русской лит-ры 1920–30-х.

Соч.: Пути и поиски. М., 1968; Стихи / Вст. ст. Б. Филиппова и Е. Жиглевич. London, 1979; Стихи / Сост. и предисл. М. Гаспарова. М., 1994; Час вечерний: Стихи / Сост. М. Синельников . СПб., 2000.

Лит.: Брюсов В. Среди стихов // Печать и революция. 1923. № 1; Накорякова К. М. По страницам забытой рукописи // Книга. Сб. 17. М., 1968; Филиппов Б. О замолчанной: Неск. слов о поэзии Марии Шкапской // Вестник РСХД. (Париж). 1971. № 100; КЛЭ; Бобель А. «Зачатный час» Марии Шкапской // Russland aus der Feder seaner Frauen. Zum femininen Diskurs in der russischen Literatur / Hrsg. von F. Gopfert. Munchen, 1992 (То же: Преображение: Русский феминистский ж-л. 1995. № 3); Heldt B. Motherhood in a Cold Climate: The Poetry and Carer of Maria Shkapskaya // Sexuality and the Body in Russian Culture / Ed. by J. T. Costlow, St. Sandler and J. Vowles. Stanford, 1993; Переписка М. М. Шкапской и С. А. Толстой 1923–28 / Публ. С. Субботина // Наше наследие. 2002. № 63–64; Грякалова Н. Диалог М. Шкапской и Б. Пильняка начала 1920-х гг. // Русская лит-ра. 2004. № 4.

Н. Грякалова