Шубин Эдуард Анатольевич

ШУ́БИН Эдуард Анатольевич [1935, Кишинев - 1974, Стокгольм] ― литературовед .

Окончил русское отд. филологич. фак-та ЛГУ (1958), аспирантуру ИРЛИ в 1965, с того же года – науч. сотрудник Сектора сов. лит-ры.

В 1965 защитил канд. дис. «Современный сов. рассказ»; эта тема стала магистральной для науч. поисков ученого. Определяя роль и значение жанра рассказа среди прозаич. форм, Ш. установил, что лаконичность и единовременность худож. воздействия, «целеустремленная сосредоточенность» делает русский рассказ первооткрывателем тематики, образов и проблем. В определенные историч. и культурные эпохи рассказ становится своеобразной площадкой концентрации неустоявшегося жизненного мат-ла, предваряя т.о. будущие синтетич. обобщения, кот. произойдут в крупных формах. «Рассказ – не только “осколок зеркала”, в кот. отражается какая-то локальная частность реальной жизни. Он в то же время “оптический фокус”, в кот. сосредотачивается большой мир».

Известны работы Ш. 1960-х: «Жанр рассказа в лит. процессе» (1965), «Принципы раскрытия характера в совр. русском рассказе» (1966) и др. В центре статей исследователя находится анализ историч. динамики становления жанра рассказа. Ш. обнаружил, что «становление русского рассказа шло, с одной стороны, через усвоение жанровых форм западной более ранней и более развитой новеллистической литературы, с другой – через преодоление ее нравственного индифферентизма, ее индивидуалистического духа, чуждого русскому общественному сознанию». Осмысляя факт сосуществования жанров повести и рассказа в русской жанровой системе, ученый пришел к выводу о существовании как интегральных, так и дифференциальных показателей в этом сложном процессе. Постоянной тенденцией развития рассказа, согласно точке зрения Ш., является худож. исследование на мат-ле единичного события значимых явлений и обстоятельств. Повесть же тяготеет к последовательному отображению длинного ряда хроникальных событий, дает поле широким описаниям и подробным характеристикам. Внешние отличия тут становятся маркерами внутренней разновекторности: если повесть от личности, факта, события «распространяется» к миру, об-ву, бытию, то рассказ как бы фокусируется на единичном, уже вобравшем в себе черты общего. Кроме этого, исследователь установил, что русский рассказ «символически неоднозначен», что – в свою очередь – отделяет его от европейской новеллы. «Новелла возникает на идеологическом переломе, – писал Ш., – когда реальность еще не может быть осмыслена под углом зрения новой идеологии и сама идеология еще не определилась достаточно ясно. <…> представляется, что при всех возможных разграничениях рассказа и новеллы следует прежде всего учитывать, что производятся они в рамках одного жанра. Жанр этот – рассказ. Мы определяем малый прозаический жанр этим термином потому, что он менее каноничен, менее консервативен и способен вобрать все разнообразные типы малой прозы. Современная новелла – это типологическая разновидность жанра рассказа, ближе других стоящая к структуре ренессансной новеллы. Сохраняя во многом свои традиционные черты, она отнюдь не чуждается опыта художественных достижений “малого жанра”. Напротив, она жадно его впитывает. Потому-то и сложно с несомненной достоверностью выделить новеллу из потока малой прозы».

Несомненной заслугой ученого стал анализ очерковой составляющей в жанре рассказа. Согласно Ш., поэтика очерка существенно способствует разнообразию форм малого прозаич. жанра. Это стало важным шагом к утверждению в русской новеллистике т.н. «свободного повествования», ориентирующегося на соединении сюжетности с реалиями движения жизни, художественности и документальности.

Автор итоговой монографии «Современный русский рассказ: Вопросы поэтики жанра» (Л.: Наука, 1974), получившей высокие оценки в отеч. (В. Новиков, А. Панченко, И. Смирнов) и зарубежной (Я. Саляйчик) прессе. Автор-составитель библиографич. указ. «Русский советский рассказ. Теория и история жанра. 1917–69» (совм. с Н. Грозновой) (Л.: БАН СССР, 1975). Принимал участие в колл. трудах ИРЛИ: «Русский сов. рассказ: Очерки истории жанра» (Л.: Наука, 1970), «Судьбы русского реализма нач. ХХ века» (Л.: Наука, 1972).

В ст. «Худож. проза в годы реакции» под идеологически выверенным заглавием скрывается ценный и содержательный мат-л по малоисследованному пласту русской культуры начала века: один из первых в литературоведении очерков поэтики романа В. Брюсова «Огненный ангел», анализ романов Д. Мережковского, произведений Б. Савинкова (В. Ропшина) и М. Арцибашева. Не оставлял Ш. занятий тв-вом А. Блока: его перв. публ. 1959-го «Поэма А. Блока “Двенадцать”» некот. образом была развита большой работой «Блок и сов. поэзия» (1972). «Тот факт, что советская поэзия открывалась гениальной поэмой, написанной лучшим, по общему мнению, поэтом предреволюционной эпохи, был чрезвычайно значим для ее дальнейшего развития. Новаторство “Двенадцати”, поэтическое своеобразие этой поэмы, кот. произвела огромное впечатление на современников, наложили характерную печать на поэзию первых лет советской власти и на многие поэтические явления более позднего времени». Примечательно, что в этой ст., во-первых, едва ли не впервые в литературоведении с такой определенностью показана генеалогия всей сов. поэзии именно в ее преемственности с поэтикой Блока, а значит всей классической русской лит-рой; во-вторых, заявлена и продемонстрирована “поэтическая сложность», кот. лежит, следовательно, в основе нового этапа в развитии русской поэзии после 1917-го; наконец, содержится скрытая полемика с известным положением о «лучшем» советском поэте (В. Маяковском).

Автор ст. «Тихонов-новеллист (заметки о поэтике ранней прозы)» (1973), в кот. Ш. удалось точно и лапидарно описать важнейшие черты тв-ва писателя: «Проза Тихонова в основе своей новеллистична. <…> Это не случайная черта творчества. Она основана на своеобразии писательского мироотношения, при кот. событие становится основной структурной единицей художественного восприятия бытия. Писательский взгляд вычленяет события из непрерывного потока жизни. Событие становится фундаментом, на кот. основывается художественный мир произведения. Событие организует сюжет, является отправной точкой для проявления и раскрытия характеров. Эта событийная организация художественного мира характерна не только для прозы Тихонова, но и для его стихов. Не случайно столь значим для писателя жанр баллады».

Опубликовал во мн. отношениях новаторскую для своего времени работу «О рассказе и устном повествовании» (1971), положившую начало изучению «устной прозы» не только в фольклорных жанрах, но и в худож. структуре авторского повествования.

И. Смирнов вспоминал: «Эдуард Анатольевич Шубин был для меня водителем в область нравственности. <…> Эдик праздновал Христово Воскресение, как правило, со мной и с Сашей (Александром Михайловичем Панченко). Послушав облегчающий ритм сердца пасхальный колокольный звон, несущийся от церкви, и насмотревшись на толпу, бормочущую про себя: “Христос воскресе из мертвых...”, мы отправлялись к Эдику, чтобы выпить и закусить сухими еврейскими колбасками, кот. присылали ему родители из Кишинева. (Если где и разрешено врать, то в мемуарах, но я хочу быть точным: разговлялись водкой только я и Эдик – Саша тогда не пил). Церковь есть праздник – вот чему я научился у Эдика. <…> Когда Эдику исполнилось тридцать девять лет, у него обнаружили раковую опухоль в мозгу. Живым я видел его в последний раз в больнице, растянувшейся между Литейным и Надеждинской. Он приветливо улыбался Саше и мне. Даже черепная операция и приближение смерти не изменили его лица. Умер Эдик очень необычно, как и полагается исключению из правил. Его отец, театральный художник из Кишинева, добился от чиновников Брежнева, когда-то властвовавших в этом городе, разрешения на то, что его сын будет отпущен в Швецию, где готовился самолетный рейс на Филиппины для тех, кого якобы могли излечить от не поддающихся западной медицине болезней тамошние кудесники-шаманы. Чудодеи с гор оказались не в силах спасти Эдика. Пять старообрядческих семей, невесть как занесенных на Филиппины, кормили щами по очереди Эдика и его жену, полетевшую вместе с ним. Он скончался в Стокгольме по пути на родину. Раскрыв зацинкованный гроб, его отпевали в часовне на Охтинском кладбище. Воскресить его в моем тексте я не могу даже в самой малой степени. Есть такие люди, о кот., как бы красно мы ни изъяснялись, некролог ничего нeскажет».

Соч.: Жанр рассказа в лит. процессе // Русская лит-ра. 1965. № 3; Принципы раскрытия характера в совр. русском рассказе // Русская лит-ра. 1966. № 2; Большая жизнь и «малая проза» // Звезда. 1968. № 9; О рассказе и устном повествовании // Поэтика и стилистика русской лит-ры. Л., 1971; Совр. русский рассказ: Вопросы поэтики жанра. Л., 1974; Блокадные дневники писателей // Лит. Л-д в дни блокады. Л., 1973; Повесть 50-х годов // Совр. русская сов. повесть. Л., 1975.

Лит.: Новиков В. Теоретич. проблемы малого жанра [Рец. на кн.: Шубин Э. Совр. русский рассказ] // Вопросы лит-ры. 1976. № 3; Панченко А., Смирнов И. [Рец.: Шубин Э. Совр. русский рассказ: Вопросы поэтики жанра. Л., 1974] // Звезда. 1976. № 4;SałajczykJ. [Рец. на кн.: Шубин Э. Совр. русский рассказ] //Slaviaorientalis.Warszawa, 1976. № 4; Смирнов И. Эдик // Звезда. 2000. № 12; Павловский А. Отдел новейшей русской лит-ры // Пушкинский Дом: Мат-лы к истории: 1905–2005. СПб., 2005.

П. Глушаков