Шварц Елена Андреевна

ШВАРЦ Елена Андреевна [17.5.1948, Л-д - 11.3.2010, СПб.] - поэт, прозаик, эссеист.

Родилась в театр. семье, по обра­зованию театровед. Известность получила в 1970-е публикациями в самиздатских и зарубежных ж.: «Сев. почта», «Часы», «37», «Обводный канал», «22», «Вестник РХД», «Эхо», «Стрелец», «Ковчег», «Мулета», «Гнозис», «Глагол», «Грани», антол. «Лепта» (1975), «Острова» (1985). Позже в сов. изд.: альм. «Круг» (1985), ж. «Родник», «Радуга», «Нева». Перв. книги стихов вы­ходят за рубежом: « Танцующий Давид » (США, изд-во «Росинка», 1985), « Стихи » (Париж, изд-во «Беседа», 1987), « Труды и дни монахини Лавинии » (США, «Ардис», 1988). Перв. кн. в СССР - « Стороны света » (Л., 1989).

«Елена Шварц - поэт огненной стихии, ее стихи, как и псалмы Давида, порождены одним неистовым вертикальным стремлени­ем. Это стремление как бы преображает по­эта в струнный музыкальный инструмент, а иг­рает на нем сам Бог. <...> Танцующий Давид у Елены Шварц - человек, открывающий в себе танцующего Бога <…> Ей свойственна «энергия творческого экстаза и глубина философской мысли» (А. Кузнецова).

«Излюбленный жанр», по признанию са­мой поэтессы,- маленькая поэма: «От собст­венно „поэмы” она отличается крайне преры­вистым развитием фабулы. <...> она малень­кая трагедия в миниатюре: в ней есть завязка, катарсис и апофеоз, монолог и хоры» (Сти­хотворения и поэмы ). С 1974 по 1996 созданы маленькие поэмы: « Горбатый миг», «Черная пасха» (обе - 1974), « Простые стихи для себя и для Бога » (1976) « Грубыми средствами не достичь блаженства » (1978), « Ночная толчея » (1979), « Мартовские мертве­цы», «Рождественские кровотолки » (обе - 1980), « О том, кто рядом (Из за­писок Единорога) » (1981), « Хьюмби » (1982), « Хомо Мусагет (Зимние музы)», «Поход юродивых на Киев » (обе - 1994), « Прерывистая повесть о комму­нальной квартире » (1996). По их поводу автор сообщает: «За этот срок их темы, смыс­лы, словесная ткань и ритмы, естественно, ме­нялись, параллельно превращениям эпите­лия, мозга, сердца и астрального тела авто­ра» (А. Кузнецова).

Др. жанром, формирующим особое лицо поэзии Ш., являются «исторические стихотворения» с их отсутствием дистанци­рованноcти между автором и изображае­мым им миром прошлого, как, напр., в стих. « Распродажа библиотеки исто­рика », в кот. раскрывается «путешест­вие натуралиста, собирателя исторической флоры и фауны, постепенно растворяющего­ся в мире, ставшем предметом его изучения. <...> Но самое главное состоит в том, что здесь отменена абсолютность границы света и тьмы, настоящего и прошлого, и высветля­ются пространства былого, оставшегося жи­вым» (М. Рекшин). Данные стихи «рождены не просто „интересом” к их мате­риалу и персонажам, но и тем „правом па­мяти”, доказательства которого мы обнару­живаем во всем творчестве поэта. Представ­ление Платона о знании как припоминании в полной мере относится к Елене Шварц» (М. Рекшин). По определению исследо­вателя, поэтессе свойственно умение путем тонкого взаимодействия с поэтом изобража­емой прошедшей эпохи придать «ощутимую плотность» исторически никак не зафикси­рованному сознанию, что относится уже к области ее поэтически убедительных «исторических догадок и видений» (М. Рекшин).

Знаменательны «Труды и дни мо­нахини Лавинии» - произведение, кот. сама поэтесса назвала даже романом, но кот., не будучи ни «поэтическим цик­лом, ни поэмой» не что иное, по мысли ис­следовательницы, как «книга, написанная от имени безумной монахини <...>, насельницы удивительного монастыря, стоящего на „скрещении времен и пространств”» (А. Куз­нецова). Ею же кн. определяет­ся как «результат не только поэтического, но и религиозного творчества». Внутренняя структура «Трудов и дней мона­хини Лавинии» представляется критике «в виде нескольких концентрических ок­ружностей», начиная от «вознесенного и от­даленного от реального мира» монастыря и кончая героиней, кот. сама, в свою очередь, чувствуя себя одинокой и оставлен­ной, создает собственный «более узкий ду­ховный круг», состоящий из «видений, от­кровений, медитаций». В идее перехода от духовного к еще более духовному Елена Шварц выразила то внутреннее состояние нашего времени, «когда,- как пишет Т. Горичева в книге „Нечаянная радость”,- духу противостоит не плоть, а сам дух, недоста­точно очищенный и освобожденный...» (А. Кузнецова). Однако «мистическая жажда Лави­нии,- продолжает критик,- не толь­ко возносит ее вверх, но и подводит к краю бездны, за которым - демонический срыв, подпадение под власть Князя мира сего. Для преодоления темного начала надо про­тивопоставить себя не только монастырю, но и самой себе, своей причудливой духов­ной жизни, замкнуть третий внутренний круг и остаться наедине с бесконечной непозна­ваемостью божества: „Текут века - я их за­была / И проросла травой осокой, / Живой и вставшею могилой / Лечу пред Богом оди­ноко”».

Поиски Бога - одна из доминирующих тем поэзии Ш. Ей посвящ. и поэма «О том, кто рядом (Из записок Единорога)». Привести к успеху могут «толь­ко тоска и страдание», а также «мощное вну­треннее усилие», порождающее в поэзии образы божест­венного бытия: «По запаху сыщу Его, / По проблескам лазурной крови, / Сиянию кос­тей...». На уровне идеологически-конфессиональном эти «поиски» у Ш. носят экуменический характер: «Иудеи, ваша горечь, / Мусульмане, ваша смелость, / Христиане, ваша кротость - / В почке марта тихо спелись» (« Иудеям и всем »).

Мировосприятие Ш. носит дина­мич. характер: «Но если успеешь еще оглянуться вверх, на исток - / Там стороны света кружатся, как черный цветок, / И если я искру с ладони своей проглочу - / То чудо случится - я вверх в сердцевину лечу» (« Большая элегия на пятую сторону света », 1997). «„Пейзаж души” Елены Ш. в момент творчества - „сад молний”» (А. Кузнецова). С этим связано и то своеобразие ее мировосприятия, что прост­ранство в нем предстает дистанционно не­различимым по отношению к близи и дали, микро- и макромиру; «Потом бреду в пустое море, / Средь мелких рыбок спит Кронштадт...» (« Времяпрепровождение № 2 »); «Где сполохи и тихая гроза, / Где этот переход и перелив, / Где человек впадает в Бога, / Как в обморок или в залив?» («Прерывистая повесть о коммунальной квартире»); «В чре­ве ночи проснувшись / В рубахе ветхой и тленной, / Я на миг - о, на длинный миг / Перепутала себя со Вселенной <...> / Ско­рей, скорей в свои границы! / Я в звездной задохнусь пыли. / О, снова бы мне помес­титься / В трепещущую под тряпицей / Кру­пинку на краю земли!» (« Ночное купа­нье »). Порой это напоминает образы, со­зданные по типу библейского неба, «свивше­гося» в «свиток» (Откр. 6, 14): «Комья обла­ков к лопате прилипли» (« Воздушное Евангелье », 1982), «Намотанный на колесо Литейный» (« Автомобильное », 1995). Пример соединения телесно-анатомич. микромира с географически-имперским мак­ромиром: «Зрачок сиял - тяжелый, как дер­жава... / И, как страна, она внизу лежала, / Ее уж не скрывало одеяло - / <...> / И мож­но ли обнять страну, / Обнявши женщину од­ну? / И если мысленно продолжить / Ее раз­двинутые ноги / (О ты, завершив равнин!) / То под одной пятой - Варшава, / А под дру­гою - Сахалин (О Екатерине II - « В отстав­ке », 1979).

С подобной же зыбкостью, нераздельнос­тью границ выступают у Ш. и понятия жизни и смерти: «Смертожизнь бесконечная длит­ся...»; «Руки нищий греет мертвый / О судо­рогу в моей груди. <...> Что не надо и уми­рать - / Так ты, смерть, изъязвила меня!»; «И если жизнь - корабль, на якоре стоящий. / То якорь этот - смерть, тяжелый и кипящий, / И если бы не он - корабль наш / Весь рас­творился, как мираж» (« Хочу разгля­деть - смерть - якорь, море, лицо, лес? », 1988).

Поэзии Ш. присуще мироощущение крайней катастрофичности: «Поэтический мир Е. Шварц исполнен катастроф и фантас­магорических превращений, реальность про­ламывается внедряющимися в нее потусто­ронними силами. Человек вовлечен в игру могучих стихий, он успевает следить лишь за чередованием гибельных и возрождающих ударов той воли, которой он изначально под­чинен» (М. Рекшин). Этим объясня­ется и обилие у нее образов гибельного, сатанинско-инфернального мира: «Не различа­ют утра, дня и ночи, / Пьют самогон из чере­па гнилого..» (« Западно-восточный ве­тер »); «И тотчас же повис паук, / Кровь вы­сосал, напился, ал / И быстро на живую нит­ку / Мягкий саван соткал» (« Злое сокрови­ще »). Сродни ему нередко и герои, в частно­сти юроды: Марфушка, что «от трактира до трактира <...> / На одной ноге скакала», пья­ница Пахом, который «в блевотине своей, как в злобе», «гундосый» Федосий, Федул, у которого «язвой рот в пол-лица» («Поход юродивых на Киев»), а также нежить («Злое сокровище»).

Стихи Ш. исключительно метафоричны, что мотивируется, отчасти, «неодолимой при­вязанностью» поэтессы, по ее собств. признанию (« Три особенности моих сти­хов », 1996), «к метаморфозам, как у Ови­дия. Все превращается во все. Сириус - в пьяницу, Волк - во Льва, человек - в букет, в башню, цикаду, птицу, живую могилу, убийца - в жертву. Человек в Бога и так да­лее» (« Определение в дурную погоду »). Они могут носить характер либо зло­вещего, колдовского приобщения к темным силам («Поход юродивых на Киев», «Злое сокровище»), либо архетипического анало­га: «По руслу бывшего канала / Скольжу я в рыбке круглоногой» (в речном транспорте, подобно библейскому пророку, путешество­вавшему в утробе кита), на грани перехода от метафоры к «реально» аргу­ментированному образу, как, напр., в стих. « Шофар » (1996), в кот. боль в костях вызывает вполне оправданную ассо­циацию с духовыми музыкальными (даже по форме) инструментами: «Еще в сердце моем радость, / А в костях печаль-тоска. / Все го­бои, все берцовые / Воют, ноют всей длиной, / Будто роги новогодние / Над темнеющей ре­кой».

Образ в поэзии Ш. исключительно ощу­тим, материален: «Как это ни парадоксально, у нее, поэта в высшей степени духовного, ча­сто встречаются образы, крайняя телесность которых почти отпугивает: „Когда же отцвету, о Боже, Боже, / Какой останется искусан­ный комок - / Остывшая и с лопнувшею ко­жей, / Отцветший, полумертвый зверь-цве­ток”. Откровенная физиологичность образа, его сверхплотность и грубая вещность, сопря­женная с актом духовного страдания, созда­ет новую действительность - отталкиваю­щую, устрашающую, зато единственно ис­тинную. У дарования Ш. есть редкое для рус­ской поэзии свойство - способность к мисти­ческому переживанию. Духовный опыт обре­тает словесную плоть, которая реальнее са­мой реальности. Какие бы запредельные те­мы ни возникали в ее стихах, образы всегда отчетливо визуальны; поэт преследует двой­ную цель - сохранить тайну во всей ее непо­средственности и одновременно сделать ее явленной» (А. Кузнецова). В частно­сти, всегда сияющую мистически-непостижи­мым светом луну (доминирующий, кстати, об­раз в поэзии Ш.) поэт делает вполне доступ­ной для своих героев («Однажды он Луну до­гнал, / И нечаянно внутрь ступил...» - «По­ход юродивых на Киев»), заполняет ее дина­микой и всевозможными реалиями земного бытия: «Луна висела, как столпотворенье, / Как вихревой комок, / Сплелись в ней лица, хищные растенья, / Псалмы, визг скрипок и стихотворенья, / Водоворот камней и воло­сок» (« Земля творная »).

Поэзию Ш. отличает своеобразная цветопись, носящая не статичный, а динами­ческий, «вибрирующий» характер: «Рыба воздух сжигает своим серебром», «Над ней рассвет уже дрожал / Внутренней коркой ар­бузной», «Воздух будто промокашечный - / Из сиянья, из дрожанья / Что-то хочет про­ступить». Ее лексическую особенность со­ставляет употребление архаизмов («Так уни­женна местность, смиренна...», «О Родина милая, родина драгая...», «И взлетали они и взмывали оне», «Льзя ли грубо различать?»), что способствует усилению ее «нездешнего» звучания. Из лит. традиций наи­более ощутимо влияние М. Кузмина и М. Цветаевой.

Удостоена премий Андрея Белого (1979), Триумф (2003), Алле Рице (2005); стихи Ш. пере­ведены на иностр. яз.

Соч .: Стихи. СПб., 1990; Лоция ночи. СПб., 1993; Песня птицы на дне морском. СПб., 1995; Mundis imaginalis (Кн. ответвлений). СПб., 1996; Определение в дурную погоду. СПб., 1997; Западно-восточный ветер. СПб., 1997; Соло на раскаленной трубе. СПб., 1998; Стихотворения и поэмы. СПб., 1999; Дикопись послед­него времени. СПб., 2001; Видимая сторона жизни. Книга эссе, литера­турных мемуаров и малой прозы. СПб.-М., 2003; Трость скорописца. СПб., 2004; Вино седьмого года. СПб., 2007; Соч.: В 4 т. Т. 1–2. СПб., 2002; Т. 3–4. СПб., 2008; Стихи // Русские стихи 1950–2000 годов: Антол.: В 2 т. / Сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. М., 2010. Т. 2; Перелетная птица: Посл. стихи. 2007–10. СПб., 2011.

Лит .: Кузнецова А. Воскресение внутри духа. О трех зарубежных книгах Ел. Шварц // Звезда. 1990. № 12; Рекшин М. [Шейнкер М.] Со дна ист. шкатулки // Вестник новой лит-ры. Л., 1990. Вып. 2; Топоров В. Об одной группе сербо-хорватских заговоров // Славянско-балканское языковедение. М., 1993; История лен. неподцензурной лит-ры. СПб., 2000; Изварина Е. Поэзия метаморфозы // Урал. 2001. № 5; Свитнева Е. Координаты духа, или Дикопись в ритме свинга // Новый мир. 2001. № 9; Антипов А. Жар и оз­ноб // Знамя. 2001. № 7; Шубинский В. Садовник и сад: О поэзии Ел. Шварц // Знамя. 2001. № 11; Дарк О. Танец молнии // Новый мир. 2004. № 10; Воронцова К. Оппозиция Восток - Запад в поэзии Ел. Шварц // Диалог культур: Россия - Запад - Восток. Мат-лы междунар. науч. конф. М.-Ярославль, 2009; Рогов О. Посл. стихи Ел. Шварц // Волга. 2011. № 7–8; Дайс Е. Nigredo Шварц // Там же; Мартынова О., Юрьев О. Окно в окно со смертью: Диалог о последних стихах Елены Шварц (Е. Шварц. Перелетная птица. Посл. стихи) // Новый мир. 2012. № 4. Сайт премии Андрея Белого http://belyprize.ru/