Толстоба Дмитрий Григорьевич

ТОЛСТÓБА Дмитрий Григорьевич [1.2.1947, Калининград] - поэт.

Закончил ЛТАПиА, служил в армии, учился в ЛГУ на фак-те журналистики. Работал в ЦНИИ «Электроприбор» (1966–80). На НИС «Мезень» два раза прошел Северным морским путем.

Член СП с 1979. Печ. в ж. «Нева», «Аврора», в лен. сб. «День поэзии». Первая кн. ― «Полустанок» ― вышла в 1978. Вторая ― «Жить на земле» ― в 1987. Третья ― «Весны осенние приметы» ― в 1997.

Современники и сверстники узнали себя в неприкаянном герое стихов Т. Многие, не обязательно в силу обстоятельств, но психологически чувствовали себя бездомными, одиночество преследовало, бросало то в случайные компании, то в толпу, любовь и призвание скоро обнаруживали бесперспективность, детство гналось по пятам и кусало воспоминаниями, хотелось тепла, родительского приятия, в т.ч. со стороны родного отечества. Разумеется, таковое миропонимание поэта нельзя объяснить только социологически, напр., казарменной сквозняковой средой сов. эпохи. Тут и обстоятельства личной жизни, и особый душевный склад, и, главное, экзистенциальный способ проживания судьбы.

Человек экзистенциальный, Т., прежде всего, человек реалистичный. Обманы и ужасные опыты истории ХХ в. сделали его если не враждебным идеологии, то свободным от нее. Единственной своей задачей он видит необходимость справиться с бременем собств. судьбы. Скитальчество по жизни только внешне выглядит бессмысленным кружением, в действительности оно всегда, отталкиваясь от настоящего, устремлено вперед. Поэт ищет если не любви, то контакта и понимания, общности, родства, очарования. Но честность внутр. ощущения, то и дело освобождает его от иллюзий.

Мысль о родине человеку второй пол. ХХ в. показалась бы, возможно, излишне высокопарной, если бы судьба не послала автора служить в Польшу. А потому: «Я гляжу на поля косые. / Я ищу здесь свою Россию». С этим связано и ощущение, что герою подменили сюжет, соблазняя внешним сходством: «И на чужбине можно жить - / дышать и есть, наряды шить, / дела служебные вершить, / с вином к приятелю спешить. / Но не отыщется уже / и горстки нежности в душе. / И эта истина горька, / как вкус чужого языка».

Мысль о доме греет лирич. героя Т., с домом связана надежда на спасение («все, чем я жив, осталось дома»), но и картина возвращения окрашена иронией и грустью: «Здравствуй, невских туманов дымка! / Здравствуй, милый мой, хмурый город! / Голышом уходил твой Димка / И вернулся, как видишь, голым». Конечно, это о деньгах, о достатке, но еще и о голом первом человеке, не защищенном от напастей жизни и смерти, не вооруженном цинизмом и знающем, что нет такого панциря на свете, под кот. можно было бы спастись… напр., от смерти: «Всегда найдется человечек, / чтоб скоротать с тобою вечер, / чтоб разделить с тобою ночку… / А умираем в одиночку».

Дом оборачивается у Т. бездомьем. Этой теме, конечно, способствовали жизненные обстоятельства. Но у Т.-поэта топографическая растерянность возведена в экзистенциальную потерянность, реальная бездомность свидетельствует о метафизической неузнанности: «Я ночую черт знает где, / просыпаюсь черт знает как. / Я к ближайшей иду воде. / Я в кармане ищу пятак. // С грибниками в метро сбегу. / На свету отряхну пальто. / По утрам никому не лгу. / И не знает меня никто».

Т. не эксплуатирует тему несчастья, его лирич. герой не взывает к жалости. Его голос по-бытовому прост, речь усмешлива, а отсутствие истерики говорит о достоинстве: «От друзей, родных и близких, / от улыбок милых дам / ухожу. Мои записки / передайте по рядам. // Мягко хлынет на дорогу / Вал бушующей травы. / ― Как живете? / ― Понемногу. / Не склоняя головы».

Экзистенциальность Т. как лирич. стремление. В его поэзии оно всегда настроено на любовь, дружбу (множество дружеских посланий в посл. книге), т.е. в высшей степени - на человеческое родство, пусть его и удается ощутить герою лишь в редкие мгновенья: «Запахло в городе грибами, / брусникой, мхами и корой. / Мужчины пиво пьют у бани. / Я становлюсь в их теплый строй. / Лесной комар над кружкой кружит. / Паук сползает по стене. / И это все зачем-то нужно, / зачем-то очень нужно мне». Природа в этой городской зарисовке не случайна. Будучи «технарем», Т. по натуре скорее «биолог». Он не просто любит природу, но понимает ее, знает не только название, но и характер каждой травинки, цветка, лесной букашки. Поэт (и его герой) ходит по лесу осторожно, смотрит содержательно, не без доли благоговенья. К тому добавляются любимые поэтом Катулл и Вийон, стилизацией кот. Т. весело занимается.

И еще лирич. героя Т. лечит дорога. Вернее, мысль о дороге. Потому что в командировках, «дающих возможность пытливо вглядываться в окружающее», встречает его то же чувство одиночества и неузнанности: «На бетонном пути в Возей / перемешана с нефтью грязь. / На бетонном пути в Возей / я стараюсь стоять, не злясь. // Здесь машины все прут и прут. / Здесь машинами пруд пруди. / Но машины не всех берут / подвернувшихся на пути. // Я не свой на пути в Возей. / Начинает ломать мандраж. / Третий час на пути в Возей / я не вписываюсь в пейзаж. // Я добрался до этих трасс. / Чей-то муж я и чей-то зять. / Я на Севере пятый раз ― / а меня не желают взять».

Жизнь экзистенциального героя ― это часто существование-воспоминание. О детстве само собой, как в стих. «Женщина» , о том, как пацаны заглядывают в окно женской бани: «Вскочивши, стукаемся лбами, / бежим, бежим скорей от бани / и совещаемся, когда / опять наладимся туда». Или о командировочных впечатлениях, как в стих. «Нас спросили: ― Вы не из Сибири?». И в том, и в другом случае (что нередко у Т.) ностальгия замешана на юморе, осушает слезы анекдотом.

Существование-воспоминание рождает стихи медитативные, элегические. Такова и маленькая поэма Т. «Прогулка со снегирем» – одно из лучших в отеч. поэзии элегич. прощаний с молодостью: «И я пошел по улице по Школьной. / Я мог бы выбрать более окольный / и длинный путь, чтоб память не будить. / Но к сорока мы старимся невольно. / Куда ни кинь – все путано и больно, / и все трудней по городу ходить».

Как с годами обостряются черты лица, так в стихах Т. с годами проступает биография. Память его героя становится неумолимее, голос жестче, единоборство достигает высшего накала, тем более что прόпасть уже в полушаге. Необычайно по силе стих. «Судьба» . Судьба явилась к герою не ночью, а днем, когда он мирно собирался за грибами. Это и определяет почти невыносимо резкий тон монолога: «Ты безбожна, а я крещен. / В каждой жилке горит руда. / Мы посмотрим с тобой еще, / кто кого заведет куда. <…> Я не гад, не завмаг, не тать. / Сам себе я сыскал узду. / И не надо меня хватать, / если я по грибы иду». Здесь то самое отстаивание самобытия, кот. в целом характерно лирике Т.

Соч. : Стихи // Аврора. 1972. № 8; Полустанок Л., 1978; Жить на земле. Л., 1987; Стихи // Нева. 1988, № 11; Стихи // Искорка. 1989. № 3; Стихи // Аврора. 1995. № 1; Стихи // Речитатив. 1997. № 1; Весны осенние приметы. СПб., 1997.

Лит .: Крыщук Н. Полустанок // Звезда. 1980. № 6; Писатели Л-да: Биобиблиогр. справочник. 1934–81 / Авт.-сост. В. Бахтин и А. Лурье. Л.: Лениздат, 1982; Пикач А. «Часы свои с возрастом сверьте» // День поэзии. Л., 1988.

Н. Крыщук