Вензель Евгений Петрович


ВÉНЗЕЛЬ Евгений Петрович [30.6.1947, Л-д] - поэт, прозаик, художник.

Дата рождения указана самим В.: «Я родился 30 июня... Это настоящая дата. Но мать, чтобы оказаться на сутки раньше дома, попросила записать меня 29-м» (Автобиография / Лица петерб. поэзии: 1950–90-е. Автобиографии. Авторское чтение: Мат-лы к энц. СПб., 2011). По материнской лини приходится внуком филологу П. Воробьеву, закончившему маньчжурское отд. СПб. ун-та и при сов. власти занимавшему должность директора ГИМа, а затем директора Музея этнографии народов СССР (расстрелян в 1937).

Учился в худож. школе № 190. Стихи начал пис. в юношеском возрасте: «…с 1962 у меня начался период тяжелой формы графоманства. В конторских книгах, где я вел каждодневные записи, я записывал как бы в стихотворной форме какие-то вирши, при этом существовала некая норма выработки: обязательная дневниковая запись и, кажется, тридцать строк этих стихоподобий. <…> То, что …сам для себя я назвал пифийством… В сборники включены стихи лишь начиная с 1964. Последние по времени стихи я написал в 2001» («Автобиография»).

В 1963–64 занимался в лит. клубе «Дерзание» лен. Дворца пионеров у Н. Князевой. После исключения из 190-й школы работал грузчиком в «Леноблкниге» (параллельно учась в веч. школе, кот. так и не окончил), сторожем, матросом береговой охраны яхт-клуба, «машинистом на пишущей машинке» в «Ленавтодоре».

Входил в круг поэтов Малой Садовой и «Сайгона». В 1970-е выпускал вместе с Н. Беляком газ. «Вести из лесу» (К. Кузьминский). Стихи и рассказы публ. в самиздате: альм. «Fioretti» (1965), ж. «Часы» (1977. № 10), сб. «Голос» (1978. № 5), антол. «Острова» (1982), «Митином ж.» (1985. № 5; 1986. № 11; 1991. № 37), ж. «Гуманитарный фонд» (1991. № 48/99) и «Сумерки» (1994. № 15). Подборка стихов содержится в составленной К. Кузьминским антологии новейшей русской поэзии «У Голубой лагуны» (Newtonwilll, 1980–86. Т. 4А, 5Б). По воспоминаниям Б. Констриктора, самиздатский сб. стих. В. был выпущен во втор. пол. 1960-х Вл. Эрлем под маркой изд-ва «Польза».

Публикации в офиц. прессе немногочисленны: стих. В. печатались в газ. «Смена» (1992. 28 март.), антол. «Поздние петербуржцы» (СПб., 1995), «Свет двуединый. Евреи и Россия в совр. поэзии» (М., 1996) и «Строфы века» ( Минск-М., 1995), сб. «Время и Слово» (СПб., 2006) и «Сумерки “Сайгона”» (СПб., 2009), антол. «Актуальная поэзия на Пушкинской–10» (Киев, 2009) и «Русские стихи 1950–2000» (М., 2010), ж. «Звезда» (2010. № 8).

В. опубл. воспоминания: Яков Соломонович Лурье глазами приятеля его сына / In memoriam: Сб. памяти Я. С. Лурье. СПб., 1997; На бойком месте: К истории одного советского бестиария // Семидесятые как предмет истории русской культуры. Вып. 1 (9). М.-Венеция, 1998; Одиночество и свобода / Сумерки «Сайгона». СПб., 2009; автобиогр. заметки (ж «Пчела». 1996. № 6; 1997. № 10; 1998. № 12).

Мемуаристы называют В. «ленинградским Артюром Рембо 1970-х» (ж. «Афиша». 2008. 10 апр.) и «юродствующим …уличным Меркуцио» (Л. Халиф): он был знаковой фигурой в лен. андеграунде. Так, в сб. «Сумерки “Сайгона”» его имя непременно упоминается в большей части мемуаров: В., приходивший в это легендарное кафе «как на работу - с утра до вечера» (В. Кривулин), был одним из символов «Сайгона». «В. - абсолютно “сайгоновский” человек. Он …носил воротничок поднятым и говорил, что он - “поколение поднятых воротничков”. У В. была необычайная бонтонность, он выработал в себе морскую походку и специально говорил очень громко. Например, он объявлял: “Лев! Обрати внимание на морских офицеров. Как прекрасна их выправка, как их черные шинели украшают наш город!” Это он серьезно говорил», - вспоминает Л. Лурье. Черты типичного «сайгоновского» персонажа обнаруживаются и в повествователе прозаич. произведений В.: С. Савицкий характеризует «автора-повествователя» как «богемного алкоголика, прожигателя жизни, вступившего в неравную схватку с зеленым змием», человека, кот. «дорожит свободой, знает толк в амурных делах и претендует на роль лен. двойника героев Генри Миллера». Анализируя тв-во андеграундных авторов «второго лит. поколения», Б. Иванов приходит к выводу о том, что «образ богемного литератора, полулюмпена» свойствен произведениям не только В., но и мн. др. писателей этой эпохи. Принципом их существования в социуме стал полный разрыв с сов. действительностью, включая отказ от офиц. образования, забот о своем соц. положении, от сферы офиц. публичности, от любых организаций, - поскольку на человека, находящегося на соц. дне, практически невозможно оказывать идеологич. давление.

Называя тв-во В. (известное ему, впрочем, в весьма скромном объеме) «типичной малосадовской» и «сайгонской» поэзией, К. Кузьминский при этом отмечает, что стихи В. являют «удивительный сплав акмеизма с обэриутами, …поэтический цинизм и беззащитность, полную неуверенность в себе при блестящем мастерстве отдельных строчек», «фаталистичность», а также «чувство юмора, пусть почти всегда горького». М. Генделев в романе «Великое русское путешествие» отзывается о В. как о «тончайшем стихотворце», а В. Топоров в предисл. к стихотворной подборке В. в сб. «Поздние петербуржцы» описывает лит. судьбу поэта как «“гетто избранничества” - удел того, кто выламывается из любого ряда». По мнению Топорова, после недолгого периода «подпольной лит. моды» на стихи В. (в сер. 1970-х) петербургская поэзия исторгла его, «как чересчур крепкий напиток»: стихи В. «не столько не принимали, сколько замалчивали». О том же Кузьминский пишет: В. - «поэт явно, но остающийся тайным». (Ср. в стих. В. 1969–78: « когда в пустой осенний сад / придешь ища спасения / то вдруг поймешь что ты изъят / из обращенья…»).

Известен как автор острых эпиграмм (некот. - в соавт. с В. Топоровым). Кузьминский называет его «поэтом бо-мота», а Н. Беляк полагает, что В. буквально возродил культуру этого жанра в том виде, в котором он существовал в пушкинскую эпоху, когда эпиграмма была «острым словом, сказанным здесь же и распространяющимся моментально». «Редкая острота ума (и языка)», по мнению Топорова, послужили причиной того, что «даже в кругу изгоев, которыми были и слыли “подпольные” поэты 1960–70-х, В. был …одинокой вороной не белой (белыми были они) и не черной, а какой-то диковинной расцветки». Однако, по воспоминаниям Кузьминского, некот. стихи В. были «известны всем и каждому, кому и неизвестно, что В. - поэт». Среди таких текстов стих. « Мой отец - еврей из Минска… » («“автобиографическое”, дающее железный ключ к пониманию судьбы В. и его поэтики», как полагает Кузьминский), « С чужой женой, украв ее у мужа… » (вошло в антол. «Строфы века»), а также мн. эпиграммы и стих. экспромты (напр., « Говорила мне ноздря: / - Здря сморкаешься ты, здря!»).

Соч. : Стихи. СПб., 1992; Второй сборник стихотворений. СПб., 2000 (обе кн. вышли в худ. оформлении автора); Русские стихи 1950–2000 гг.: антол.: в 2 т. М., 2010; Стихи // Петербург. 20 лет: юбил. выставка произведений петерб. художников 12–26 янв. 2013. СПб., 2012.

Лит. : Кузьминский К. Вензель / У Голубой лагуны. Newtonwilll, 1980–86. Т. 4А; Халиф Л. ЦДЛ / Там же; Констриктор Б. «Дышала ночь восторгом самиздата…» // Лабиринт/Эксцентр. 1991. № 1; Топоров В. [Предисл.] // Поздние петербуржцы: Поэтич. антология. СПб., 1995; Савицкий С . Андеграунд: История и мифы лен. неофиц. лит-ры. М., 2002; Иванов Б. Лит. поколения в лен. неофициальной лит-ре. 1950–80-е / Самиздат Ленинграда. 1950-е - 80-е. Лит. энц. М., 2003; Беляк Н. Культура эпиграммы // Сумерки «Сайгона». СПб., 2009; Кривулин В. Невский до и после великой кофейной революции // Там же; Лурье Л. «Сайгон» и окрестности // Там же.

С. Друговейко-Должанская

  • Вензель Евгений Петрович