Заболоцкий Николай Алексеевич

ЗАБОЛО́ЦКИЙ Николай Алексеевич (пер­вонач. фамилия писалась и произноси­лась: Заболотский) [24.4.(7.5).1903, ферма близ Казани - 14.10.1958, М., похоронен на Новодевичьем кладб.] - поэт.

Отец З., корни крестьянского рода кот. уходят ко времени освоения сев. края России новгородскими ушкуйниками, в 1903 служил агрономом. Мать происходи­ла из духовного сословия, работала помощ­ницей сельской учительницы. Когда З. испол­нилось 7 лет, семья переехала на родину предков, в Вятскую губ., и обосновалась в с. Сернур. Окончивший там 3 класса началь­ной школы З. в 1913 был принят в Уржумское реальное училище. О благодатных впечатле­ниях этих лет (внимание к гуманитарным дис­циплинам в училище, постоянное общение с миром природы) З. расскажет впоследствии в воспоминаниях « Ранние годы » (1955, впервые: Тарусские страницы. Калуга, 1961). После Октябрьской революции З. покидает провинцию, отправляется в М., поступа­ет на мед. отделение ун-та, но бро­сает его и переезжает в Пг. Там он становится студентом Педагогического ин-та им. А. И. Герцена (отделение яз. и лит-ры общест­венно-экономического ф-та). В 1922 в из­даваемом студентами машинописном ж-ле «Мысль» впервые печатает свои стихи и ста­тью « О сущности символизма ». По окон­чании ин-та - служба в армии, а по заверше­нии ее (1927) - работа в детской секции ГИЗа (публикует стихи и рассказы для детей, иногда под псевд. Я. Миллер), участие в со­здании группы ОБЭРИУ (Объединение ре­ального искусства), куда наряду с ним входят Д. Хармс, А. Введенский, К. Вагинов, Д. Ле­вин, И. Бахтерев и др.

Перв. книга «взрос­лых» стихов З. « Столбцы » (1929) (стихо­творная книжка для малышей « Хорошие сапоги » вышла в 1928) вызвала бурную дискуссию в прессе. Перед молодым поэтом открывалась широкая перспектива. Но опуб­ликованная в 1933 поэма « Торжество зем­леделия » была оценена в печати как паск­виль на коллективизацию. Уже набранный к тому времени новый сб. З. со стихами и поэмой не увидел света (по сохранившейся корректуре вместе с др. стихами З. он впер­вые был издан сыном поэта Н. Н. Заболоц­ким в книге под назв. « Вешних дней ла­боратория ». М., 1987). После репрессии З. создает лучшие произведения для детей: прозаич. переложения знаменитых ро­манов Ф. Рабле, Д. Свифта, Ш. де Костера, на кот. будет воспитываться не одно по­коление юных читателей. Но лишь появление « Второй книги » (1937), куда наряду с ше­деврами натурфилософской лирики 1930-х вошли « Прощание », посвящ. памяти С. М. Кирова, и « Горийская симфония » о Ста­лине, позволило критикам заговорить о «вто­ром рождении» поэта, избавляющегося от «прежних ошибок». Однако 19 марта 1938 З. был арестован и затем осужден по сфаб­рикованному делу за антисоветскую пропа­ганду. От смертной казни его спасло то, что, несмотря на тяжелейшие физические испыта­ния на допросах, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организа­ции, куда якобы должны были входить Н. Ти­хонов, Б. Корнилов и др. Об этих событиях З. потом поведал в « Истории моего заклю­чения » (Даугава. 1988. № 3). Срок отбы­вал с февр. 1939 до мая 1943 в системе Востлага НКВД в р-не Комсомольска-на-Амуре; затем в системе Алтайлага в Кулундинских степях; с марта 1944 - в Караганде, уже ос­вобожденным из-под стражи. Частичное представление о его лагерной жизни дает подготовленная им подборка « Сто писем 1938–1944 годов » - выдержки из писем к жене и детям (Знамя. 1989. № 1). В таких условиях З. совершил творч. подвиг: за­кончил переложение « Слова о полку Игореве » (начал в 1937), ставшее лучшим в ряду опытов мн. русских поэтов. Это помогло ему добиться освобождения и в 1946 переехать в М. В послевоен. десятилетие печ. редко. Сб. « Стихотворения » (1948) не привлек широкого внимания: социально-полит. обстановка тогда не распола­гала, а подчас и мешала восприятию высокой философской поэзии. В те годы поэт зани­мался в осн. переводами, преимущест­венно грузинских классиков и современников (наивысшие достижения - переводы поэм В. Пшавелы и « Витязя в тигровой шкуре »). Только последняя прижизненная книга З., вы­шедшая в пору т.н. «оттепели» (Стихотворения . М., 1957), открыла его поэзию заново. Но «большим русским по­этом» публично его впервые назвали в некро­логе.

Гл. тема, мучившая З., «нерв» его творч. поисков - трагедия разума. От раннего стих. « Меркнут знаки Зодиа­ка » (1929) до предсмертного « На закате » (1958) пролегает путь напряженнейшего вживания индивидуального сознания в зага­дочный мир бытия, кот. неизмеримо ши­ре и богаче созданных людьми рассудочных конструкций. На этом пути поэт-философ претерпевает существенную эволюцию, в хо­де кот. можно выделить 3 стадии: 1926–33; 1932–45 и 1946–58.

Уже в перв. дошедшей до нас статье З. « О сущности символизма » он сводит счеты с самым влиятельным направлением русской поэзии нач. века. Отдавая дань уважения стремлениям символистов «реализовать» сущность мира средствами искусства, он ре­шительно не принимает их творческий ме­тод: «Таинственный мир, являющийся симво­листам, был далеко не объективным, наобо­рот, он носил в себе отпечаток индивидуаль­ности автора <...> вдохновенные откровения миров были не гласом природы, но видением индивида...». Достижение подлинного единства искусства с реальнос­тью и было провозглашено в тех частях ма­нифеста ОБЭРИУ, кот. написал З., - « Общественное лицо ОБЭРИУ » и « Поэзия обэриутов » (Афиши Дома печати. 1928. № 2). Ставя целью возродить в поэзии мир «во всей чистоте своих кон­кретных мужественных форм», очистить его от тины «переживаний» и «эмоций», З. сов­падал с футуристами, акмеистами, имажини­стами, даже с конструктивистами. В отличие от них автор проявил явную интеллектуаль­но-аналитическую направленность: обэриуты должны не только «организовать вещи смыслом», но и выработать органически но­вое мироощущение, новый способ познания или, применяя терминологию близкого к ним художника П. Филонова, «новый интел­лектуальный вид». Свойства такого метода и проявляются в «Столбцах». Может пока­заться, что перед нами остросатирическое изображение мещанского быта периода нэ­па. Это в книге есть. Маклаки на толкуч­ке Обводного канала, завсегдатаи Народ­ного дома, бродячие музыканты, механис­тичные «Ивановы», едущие на работу «в своих штанах и башмаках», преуспеваю­щие герои «нового быта» на свадебном пи­ре... Но этот мирок «Ивановых» все-таки ле­тит «в пространство бытия» (« Свадьба »). К тому же цикл дополнялся стихами сугубо натурфилософского характера, в книгу тог­да не включенными (в дальнейшем «город­ские столбцы» перв. книги З. продолжит «столбцами смешанными» и поэмами «Тор­жество земледелия», « Безумныйволк » и « Деревья » - произведениями 1926–33). В них речь шла не только о конкретно-соци­альной сущности человека, но и о родовой сущности человека как диктатора по отно­шению к природе - «Саваофа», «императо­ра коровьего мяса» (« Искусство »). З. начал с развенчания человека, с превращения его из «владыки Вселенной» в «клопика» (« Пти­цы »). Даже осн. закон мышления - причинно-следственные связи - объявил «выдуманными знаками» (« Поэма дож­дя », 1-я ред.). Зато при отказе от них и воз­ник особый пейзажный мир, где «Каждый маленький цветочек / Машет маленькой ру­кой», где каждая деталь одушевлена и живет независимой жизнью. В крупных произведе­ниях З. всегда возникали два антипода, и каждый был по-своему прав. В «Поэме дождя» Змея видит правду в самом процессе движения, а Волк склонен к конечным опре­делениям. В «Торжестве земледелия» предки отдают предпочтение среднему, близкому к природе уровню развития, а Солдат немед­ленно принимается за претворение утопии. Такому новому наукообразному мышлению были конкр. основания. Широкую по­пулярность в 1920-е обрела теория относи­тельности А. Эйнштейна. Получила извест­ность «Философия общего дела» Н. Фе­дорова. Работы К. Тимирязева о растени­ях, В. Вернадского о ноосфере, Ю. Филипченко об эволюционной идее в биологии издавались тогда неоднократно и были известны З. Но нравственно-эстетич. оценка людского сообщества остава­лась у него на перв. плане. Причем абст­рактным выразителем добра становился «поэт», подчиняющий слова естественному дыханию, творящий с детской непосредственностью и потому способный найти общий язык с природой («Искусство», « Испыта­ние воли », «Безумный волк»). Тем самым З. возвращался к нравственному максимализ­му любимого им Гр. Сковороды и пере­кликался с В. Хлебниковым. Прав­да, нравственное выступало у З. в этот пери­од как проблема рассудочная, а понимание неизбежности зла уживалось с его внутрен­ним неприятием: даже приготовление пищи, которое «так приятно»,- «кровавое искус­ство жить» (« Обед »). Его герои тех лет - натуры идеальные, условные, они начисто отрешены от всего бытового. А оно мстит. Исковерканным трупом Безумного «запеча­тано кладбище старого леса» («Безумный волк»), гибнет кот-отшельник, вышедший на битву с миром обывателей (« На лестни­цах »), а героич. пафос «Торжества земледелия» разъедает авторская ирония: идеальное не сходится с повседневным. Рас­тущая тревога о роковой противопоставлен­ности миров - человеческого и природно­го - требовала утоления, духовного пре­одоления разлада. С упоением вчитывался автор столбцов (столбцы - жанровое опре­деление их создателя, обусловленное осо­бой, кадровой формой изобразительности) в философские брошюры К. Циолковско­го, даровавшие надежду на братское едине­ние человека с космосом, но с грустью при­знавал: «...одно дело знать, а другое - чув­ствовать. Консервативное чувство, воспитан­ное в нас веками, цепляется за наше созна­ние и мешает ему двигаться вперед» (из пись­ма К. Циолковскому от 18 янв. 1932).

И все-таки создать подлинно гармонич­ный мир З. помогло как раз «консервативное чувство». Именно сердцем ощутил герой его Лодейников неправедность безжалостной борьбы за существование, царящей в приро­де, именно мечта об усовершенствовании природы «усильем светлого ума» и нравств. чистотой привела к созданию особой образной системы. В столбцах противоречия двух миров разрешались попыткой соединить материально-стихийное с рациональным, «безумие» с «умом» (стих. « Предостере­жение »), и все-таки примирения не получа­лось. Велась борьба с музыкальностью стиха, ибо, по З., музыка являлась проявлением че­ловеческого субъективизма, с кот. следу­ет бороться. С 1932 начинает вырабатывать­ся формула поэтич. тв-ва MOM (мысль - образ - музыка). Музыка здесь - не выражение душевных тайн индивидуума, а затаенная гармония всеобщей жизни, которая воплощена материально и родственна гармонии душевной. Ее-то человек и постига­ет, очищаясь от суетности частного сознания и от «кровавого искусства жить». Трагичен облик замерзающей реки, которая «затвер­девает в каменном гробу». Но перед нами и прообраз человека, где «уходящий трепет размышленья», «глухое томленье», и бьется река о берег «головой». Так, по принципу контрапункта предметное переходит в ду­ховное и наоборот (« Начало зимы »). С му­чением пытается живой цветок понять свое отражение на схеме в науч. книге - и мерт­вое подобие оживает, шевельнувшись ему навстречу (« Все, что было в душе ...»). Жизнь и смерть, предметно-детальное и от­влеченно-разумное находят общее в едином ритме бытия. И покорители природы выступа­ют уже не алчными потребителями, как в столбцах, а как существа, равноценные ей, но несущие разумное преобразующее нача­ло (« Север», «Седов», «Голубиная кни­га »). Лирическое «я» поэта раскрепости­лось, но оно постоянно переходит в коллек­тивное «мы». Так З. 1930-х удалось художе­ственно осуществить вековую мечту европей­ских романтиков: преодолеть дуализм миро­восприятия и создать художественно-фило­софскую систему, родственную античному мировосприятию, где «индивидуум равен ро­ду» (Ф. Шеллинг). Поэт искренне уверовал в ее истинность, хотя подспудно в таких сти­хах - и в «Начале зимы», и в « Засухе », и в стих. « Вчера, о смерти размыш­ляя ...» - ощущалась тревога, как бы пред­вещающая, что достигнутая гармония преж­девременна.

Изменения в сознании З. по возвращении из заключения обнаружились не сразу. В ключе 1930-х он написал ряд превосход­ных произведений: « Утро», «Гроза», «Бет­ховен »... Закончил « Лодейникова », за­вершив его патетич. описанием города, кот., как мудрый дирижер, правит голо­сами природы. Однако уже в « Творцах до­рог » (1947) прозвучали щемящие строки, свидетельствующие о том, что в сознании З. человек вновь начал отдаляться от природы: о «хоре цветов, не уловимом ухом», о созву­чье тех мелодий, «о которых / Так редко вспоминает человек». И сам поэт уподобил себя слепцу, отрешенному от цветового мно­гообразия мира, сохраняющему связь с ми­розданием лишь в своем сердце (« Слепой »). Он даже отвергает «дух, полный разума и воли», если дух этот - «лишенный сердца и души» (« Противостояние Марса »), и по­тому утверждает «черту, присущую народу»,- способность мыслить не только разу­мом, а «всей своей душевною природой» (« Ходоки »). Поэт уже не удовлетворяется абстрактным понятием «добро» и заменяет его конкретным «доброта». Холодный сосуд разумной гармонии ощутил необходимость огня - «огня сочувствия», сострадания. Не разум, а чувство утверждает теперь З. ос­новой красоты и тв-ва (« Некрасивая девочка», «Старая актриса »). Под хо­лодными созвездиями Магадана, в пекле среднеазиатских степей испытывалось его сердце. И все умозрительные теории отступи­ли перед чувством признательности и покая­ния за свое нравственное несовершенство при воспоминании о седой крестьянке, протя­нувшей на кладбище ему, случайному прохо­жему, две поминальные лепешки (« Это бы­ло давно »). К концу жизни З. впервые напи­сал стихи о любви, причем не о любви вооб­ще (были «Лодейников», « Соловей »), но о своей, личной - цикл « Последняя лю­бовь ». Самоценность личности, непреходя­щую ценность каждого мгновения жизни - вот что стал поэтизировать он и в этом нахо­дить родство с другими. Все больше влечет З. к ист. истокам отеч. ус­тойчивости перед стихийными силами разру­шения и всемирно-историч. драмы вза­имного непонимания отд. людей и на­родов. Написав в 1958 поэму « Рубрук в Монголии » на традиционную для русской лит-ры тему о противостоянии Востока и За­пада, коллективистского и индивидуалисти­ческого сознания, он решил осуществить дав­но вызревавший замысел - поэтич. три­логию « Поклонение волхвов», «Смерть Сократа», «Сталин ». Не успел.

Творч. эволюция З. наглядно выра­жается в трех универсальных метафорах, со­ответствующих его миропониманию разных лет. Для столбцов и поэм 1926–33 это «при­рода - тюрьма» - «таинственный и непо­движный мир», отрешенный от человеческого сознания (« Прогулка», «Змеи», «Осень », 1932). В натурфилософской лирике 1932–39, включая переложение « Слова о полку Игореве » (1945), - «природа - орган», где властвует двуединый образ, выражающий равноправие духовного и материального (« Метаморфозы »). В послевоен. поэзии на первый план выходит природа - «безум­ная, но любящая мать» - образ, в кот. основу составляет не натурфилософское со­держание, а сложное психологич. состо­яние (« Я не ищу гармонии в приро­де ...»). И смена творч. ориентиров ощущается отчетливо: сначала В. Хлебников, основатель «аналитического искусства» ху­дожник П. Филонов; в 1930-е - Е. Боратын­ский и Ф. Тютчев; после - сближение с по­этикой А. Блока и позднего Б. Пастернака. В целом же трудно найти значительное имя в мировом искусстве, кот. не называли бы в связи с тв-вом З.: Ломоносов и Державин, Гоголь и Лев Толстой, Пушкин и Достоевский, Гете и Рабле, Брюсов и Мая­ковский, Боттичелли и Рокотов, Шагал и Пи­кассо... Архитектура, балет, кинематограф... И каждое из уподоблений имело основания. «Не человек, а череп века»,- сказал о З. по­эт Арс. Тарковский (стих. «Могила по­эта», 1959). Обладая неповторимым синтетич. характером худож. мыш­ления при его наглядной аналитич. ост­роте, ориентируясь на лучшие образцы ми­ровой классики, З. никогда не рассчитывал на массовый успех. А строки его произведе­ний ныне знают повсеместно. « Не позволяй душе лениться ...», « Любите живопись, поэты ...», « Два мира есть у челове­ка ...» и мн. др. стали афоризмами. Они во­брали в себя энергию личности, движимой одним стремлением: к истине и доброте.

Адреса в Л-де: 1921–25 - жилой кооперативный дом Третьего Петроградского товарищества собственников квартир (ул. Красных Зорь, д. 73); 1927–30 - доходный дом (ул. Конная, д. 15, кв. 33); 1930 - 19.3.1938 - дом Придворного конюшенного ведомства (наб. канала Грибоедова, д. 9).

11 июля 2015 в Тарусе Калужской обл. открыт первый в России памятник З. (установлен у дома, где поэт жил последние два лета своей жизни).

Соч.: Грузинская классич. поэзия в переводах Н. Заболоцкого. Тбилиси, 1958. Т. 1–2; Стих. и поэмы. M.-Л., 1965. (БП. БС); Избр. произв.: в 2 т. M., 1972; Змеиное яблоко: Стихи, рассказы, сказки: По мат-лам ж-лов «Чиж» и «Еж» 1920–30-х гг. Л., 1973; СС: в 3 т. М., 1983–84; Столбцы: Стих. Поэмы. Л., 1990; История моего заклю­чения. M., 1991; Огонь, мерцающий в сосуде...: стих. и поэмы. Переводы. Письма и статьи. Жизне­описание. Воспоминания современников. Анализ тв-ва. M., 1995; Стихотворения. М.: Прогресс-Плеяда, 2004; Не позволяй душе лениться: стихотворения и поэмы. М.: Эксмо, 2007; Лирика. М.: АСТ, 2008; Стихи о любви. М. Эксмо, 2008; Я воспитан природой суровой. М.: Эксмо, 2008; [Стихи] // Русские стихи 1950–2000 гг.: антол.: в 2 т. / сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. М., 2010; Стихи / публ. Н. Н. Заболоцкого, подг. текста И. Е. Лощилова // Новый мир. 2012. № 6; Стихотворения и поэмы. М.: Де Агостини, 2014 (и др.).

Лит.: Турков А. Николай Заболоцкий. М. _, 1966; Македонов А. Николай Заболоцкий: Жизнь. Тв-во. Ме­таморфозы. Л., 1968. 2-е изд., доп. и перераб. Л., 1987; Воспоминания о Заболоцком. М., 1977. 2-е изд., доп. М., 1984; Турков А. Николай Заболоцкий: Жизнь и тв-во. М., 1981; Ростовцева И. Николай Заболоцкий: Опыт худож. познания. М., 1984; Филиппов Г. Философско-эстетич. искания Н. Заболоцкого // Фи­липпов Г. Русская сов. философская поэзия: Чело­век и природа. Л., 1984; Павловский А. По­этич. «натурфилософия» Николая Заболоцкого // Павловский А. Сов. философская поэзия: очерки. Л., 1984; Эткинд Е. Там, внутри. О русской по­эзии XX в.: очерки. СПб., 1997; Лощилов И. Феномен Николая Заболоцкого. Helvink, 1997; Pratt S. Nikolai Zabolosky: Enigma and cultural para­digm. Evonston, 2000; Заболоцкий Никита. Жизнь H. А. Заболоцкого. СПб., 2003; Николай Заболоцкий и его лит. окружение: сб. статей. СПб., 2003; «И ты причастен был к сознанью моему…»: проблемы тв-ва Н. Заболоцкого. М., 2005; Альфонсов В. Заболоцкий и живопись // Альфонсов В. Слова и краски. СПб., 2006; Кекова С. Мироощущение Н. Заболоцкого: Опыт реконструкции и интерпретации. Саратов, 2007; Заболоцкий Николай Алексеевич // Марийская биографическая энциклопедия / авт.-сост. В. А. Мочаев. Йошкар-Ола: Марийский биографический центр, 2007; Гусельникова М., Калинин М. Державин и Заболоцкий. Самара, 2008; Рыжкова-Гришина Л. В. Огненный витязь. Творчество Николая Заболоцкого: противоречивый путь исканий. Рязань: Скрижали, РиБиУ, 2012; Рыжкова-Гришина Л. В. Психологизм пейзажа Н. А. Заболоцкого // Российский научный журнал. 2015. № 3 (46); Рыжкова-Гришина Л. В. Натурфилософский аспект лирики Н. А. Заболоцкого // Вестник развития науки и образования, 2017. № 1.

Г. Филиппов